Джо Аберкромби - Холодное железо: Лучше подавать холодным. Герои. Красная страна

Он снова потер ногу, умостился удобнее в седле и сплюнул. Она-то ничего, но остальные — конченые ублюдки. Вот, к примеру, где Савиан? Сидит на козлах фургона со своей глумливой сучкой, которая задирала острый подбородок, будто умнее всех и умнее Хеджеса в отдельности. Он снова плюнул. Слюна бесплатная, следовательно, ею можно пользоваться сколько душе угодно.

Люди говорили не с ним, смотрели мимо, когда передавали бутылку по кругу, ненавязчиво обделяли его. Но он не лишился глаз, не лишился ушей, поэтому помнил, что видел Савиана в Ростоде после кровавой бойни, где тот был большим начальником. И его суровая сука-племянница крутилась там же скорее всего. А еще Хеджес помнил услышанное имя. Контус. Слышал, когда его произносили вполголоса и повстанцы падали носами в пропитанную кровью землю, будто узрев великого Эуса. Он видел то, что видел, и слышал то, что слышал. Старый ублюдок вовсе не путешественник, мечтающий намыть себе золотишка. Нет, его мечты куда ужаснее. Худший из мятежников, вот только никто больше понятия об этом не имеет. Только гляньте — сидит там, будто сказал в споре последнее слово. Но последнее слово останется за Хеджесом. Пускай его преследуют неудачи, но у него есть чутье на возможности. Надо только дождаться удобного мгновения, чтобы превратить тайну в золото.

А до того нужно ждать, улыбаться и размышлять, как же ты ненавидишь этого заикатого мудилу Бакхорма.

Он знал, что это напрасная трата сил, которых и так мало, но иногда Рейнольт Бакхорм ненавидел своего коня. Ненавидел коня, ненавидел седло, ненавидел флягу и повязку на лице. Но знал, что зависит от них, как скалолаз от веревки. В Дальней стране есть множество необычных способов умереть — духолюды могут содрать кожу, может ударить молния, несложно утонуть в половодье. Но большинство возможных смертей скучны и неинтересны. Норовистая лошадь может убить тебя. Лопнувшая подпруга может убить тебя. Змея под босой пяткой убивает очень верно… Он знал, что легко не будет. Все качали головами и квохтали, что это безумие, ехать туда. Но слушать — одно, а жить — другое. Работа, трудности, отвратительная погода. Ты сгорал на солнце и промокал под дождем, вечно обдуваемый ветром, который мчался через пустоши в никуда.

Иногда он вглядывался в безжалостную пустоту впереди и думал: а ступала ли здесь нога человека? От этой мысли кружилась голова. Насколько далеко они забрались? Сколько еще предстоит идти? Что будет, если Свит однажды не вернется из трехдневной разведки? Сумеют они найти дорогу без него через это море травы?

Он должен выглядеть невозмутимым и вместе с тем жизнерадостным, должен выглядеть сильным. Как Кроткий. Искоса он поглядывал на могучего северянина, который спешился, чтобы вытащить застрявший в колее фургон лорда Ингелстада. Бакхорм не знал, сумел бы справиться с повозкой даже вместе с сыновьями, но Кроткий приподнял фургон, не рассуждая. Старше Бакхорма, самое меньшее, на десять лет, он, казалось, был высечен из камня — никогда не уставал, никогда не жаловался. Люди брали с Бакхорма пример. Если он расслабится, что тогда? Возвращаться? Он оглянулся через плечо и понял, что хотя пути, возможно, выглядят одинаково, но назад дороги нет.

Он видел свою жену, бредущую в цепочке прочих женщин, чтобы справить малую нужду. Его не отпускала мысль, что она несчастлива, и это висело тяжелым бременем, причиняя нравственные страдания. Но разве он затеял путешествие только ради своей выгоды? Его устраивала жизнь в Хормринге, но мужчина должен работать, чтобы обеспечить все потребности жены и детей, чтобы у них было будущее. Там, на западе, он его видел. Но не знал, как сделать счастливой жену. Разве он не исполнял супружеский долг еженощно — уставший или отдохнувший, больной или здоровый, не важно?

Иногда Бакхорма просто распирало от желания спросить жену: чего тебе надо? Вопрос так и рвался с языка, но проклятое заикание не позволяло ему выйти на свободу. Может, стоило спешиться и прогуляться с ней рядом, как когда-то, поболтать, но кто заставит коров пошевеливаться? Темпл? Из груди его вырвался горький смех, когда он глянул на приблуду. Типичная разновидность молодчиков, которые считают, что мир обязан обеспечить легкую жизнь. Такие порхают, как мотыльки, от одного приключения к другому, оставляя другим разгребать то, что он наворотил. Ему даже плевать на работу, за которую ему платят. Знай себе едет стремя в стремя с Шай Соут и хихикает с ней. Бакхорм тряхнул головой при виде странной парочки. Из них двоих Шай более достойна уважения.

Лулайн Бакхорм заняла свое место в кругу, внимательно оглядевшись по сторонам.

Ее фургон почти остановился, как бывало всегда без ее волевого напора. Трое старших детей боролись за вожжи, и их бессмысленные крики растекались над травой.

Иногда она ненавидела своих детей. Это нытье, эти воспаленные болячки, постоянные жалобы. «Когда будет стоянка? А когда будем есть? А когда мы приедем в Криз?» Их нетерпеливость была еще невыносимее из-за ее собственной. Она отчаянно мечтала о чем угодно, лишь бы нарушить бесконечное однообразие путешествия. Наверное, осень уже вступила в свои права, но как угадать время года здесь? Ну, возможно, по ветру, который стал чуть холоднее. Плоская равнина, такая бесконечно плоская, что Лулайн начинало казаться, будто они карабкаются вверх по наклонной поверхности, становившейся все круче с каждым днем.

Она услышала, как леди Ингелстад одернула юбки, и тут же почувствовала толчок в бок. Да уж, никто не уравнивает лучше, чем Дальняя страна. Здесь они мочились вместе с женщиной, которая в цивилизованном мире не удостоила бы ее даже взгляда, поскольку муж ее заседал в открытом совете Союза, хотя и был дураком. Над ведром, скрытым от любопытных глаз, присела Сисбет Пег, которой недавно исполнилось шестнадцать. Она недавно вышла замуж, поражала наивностью в любовных отношениях и считала, что ее супруг знает ответ на любой вопрос. Ничего, она еще все поймет.

Лулайн перехватила сальный взгляд Хеджеса, который плелся мимо на паршивом муле, сурово сдвинула брови в ответ и плотнее прижалась к плечу леди Ингелстад, растопырив локти и стараясь сделаться настолько большой, насколько это вообще возможно. Ну по крайней мере чтобы он не заметил ничего, кроме решительного неодобрения.

И тут Рейнольт пришпорил коня, оказавшись между Хеджесом и женщинами, и завел с ним ни к чему не обязывающую беседу.

— Ваш муж — хороший человек, — одобрила леди Ингелстад. — Вы можете всегда полагаться на него, в любом начинании.

— Это точно, — ответила Лулайн, постаравшись, чтобы в ее голосе звучала гордость супруги самого хорошего человека.

Иногда она ненавидела своего мужа. За его непонимание ее устремлений, за его убежденное разделение труда на мужской и женский. Можно подумать, забить кол для забора, потом напиться — настоящее дело, а днем и ночью обслуживать ораву детей — баловство какое-то. Запрокинув голову, она увидела в небе белых птиц, куда-то летящих клином. Как жаль, что ей не дано присоединиться к ним. Сколько ей еще топать за фургоном?