Джо Аберкромби - Холодное железо: Лучше подавать холодным. Герои. Красная страна

Коли уж решил бежать — делать это надо быстро.

Но многие к тому же решили бежать в город и, к величайшему смятению своему, обнаружили, что оказались в тупике. Теперь они стояли на улицах, под дождем, зябко кутаясь в одеяла. Прятались в подворотнях, в темных сводчатых галереях пустого рынка, вжимаясь в стены, когда мимо проходила колонна солдат с факелами, в усеянных каплями дождя доспехах.

Ночная тьма полнилась звуками — звоном бьющегося стекла, треском разрубаемого дерева, криками, злыми и испуганными. Порою — и воплями отчаяния.

Монца догадывалась, что грабежом, не дожидаясь прихода врага, занялись уже сами горожане. Решили, покуда власти заняты собственным спасением, свести счет-другой, прихватить вещицу-другую, которыми всегда хотелось обладать. Настал один из тех редких моментов, когда имеется возможность получить что-то даром, и воспользоваться им не преминут многие, когда армия Орсо встанет вокруг города. Хрупкий налет цивилизации уже начал таять…

Отряд Монцы, медленно продвигавшийся по улицам, то и дело провожали взглядами — кто боязливым, кто подозрительным, кто оценивающим, — пытаясь понять, достаточно ли путники слабы или богаты, стоит ли тратить время на ограбление. Монца переложила поводья в правую руку. Пусть натягивать больно, зато левую можно держать на бедре, поближе к рукояти меча. Единственный закон сейчас в Виссерине — острый клинок. А ведь враг еще даже не подошел…

«Я видел ад, — писал Столикус, — и это был большой осажденный город».

Дорога привела их к мраморной арке, из-под замкового камня которой ручьем хлестала вода. Выше на стене красовалась фреска. В самом верху ее восседал на троне герцог Сальер, коему кисть художника оптимистично придала вместо безобразной тучности приятную пухлость. Рука его воздета была в благословляющем жесте, отеческая улыбка лучилась неземной добротой. У подножия трона граждане Виссерина, начиная от высшего сословия и заканчивая низшим, смиренно вкушали плоды его чудесного правления. Хлеб, вино и прочую благодать. Ниже, вдоль обвода арки, золотые буквы в рост человека гласили: «Милосердие, справедливость, отвага». Но какой-то правдолюбец, сумевший туда взобраться, намалевал на штукатурке красной краской еще и слова «жадность, жестокость, трусость».

— Велика самонадеянность жирной гадины Сальера, — сказала Монце с усмешкой Витари, чьи рыжие волосы побурели от дождя. — И все же, кажется, настал конец его бахвальству, вы как думаете?

Та в ответ только хмыкнула. Все, о чем она могла думать, глядя в хитрое лицо Витари, — это насколько ей можно доверять. Даже в осажденном городе самую большую угрозу для Монцы по-прежнему представляли ее собственные спутники. Витари примкнула к ней ради денег — мотив весьма рискованный, потому что всегда может найтись какой-нибудь ублюдок с карманами поглубже. Коска… можно ли вообще доверять пьянице, прославившемуся своим вероломством, которого к тому же однажды предала сама? Балагур… кто, черт возьми, знает, что творится у этого парня в голове?

Но все они кажутся милыми родственниками рядом с Морвиром. Монца бросила на него взгляд через плечо и обнаружила, что он тоже смотрит на нее с облучка, довольно угрюмо. Ходячая отрава, а не человек… и в тот момент, когда сочтет это выгодным, раздавит ее, как клеща, без всякого сожаления. Решение ехать в Виссерин его уже раздосадовало, но чего Монце хотелось менее всего, так это объяснять свой выбор. Говорить, что Орсо уже получил письмо Эйдер. Уже предложил изрядный куш — из денег Валинта и Балка — за ее смерть и отправил рыскать по Стирии половину наемных убийц Земного круга, жаждущих положить ее голову в свой мешок. Вместе с головами всех ее помощников, разумеется.

Поэтому в центре боевых действий они наверняка будут в большей безопасности, чем в любом другом месте.

И единственный, кому она может доверять, хотя бы отчасти, — это Трясучка.

Он ехал рядом, большой, хмурый, молчаливый. В Вестпорте его болтовня Монцу раздражала, но сейчас, как ни странно, угнетало молчание. Он спас ей жизнь в туманном Сипани. И пусть жизнью она давно не дорожила, поступок этот все же изрядно поднял его в ее глазах.

— Что-то тебя совсем не слыхать.

В темноте она не видела толком его лица, лишь тени в глазных впадинах и под скулами, да твердые очертания челюсти.

— Сказать нечего, думается мне.

— Раньше тебя это не останавливало.

— Да. Но я с тех пор начал кое-что понимать.

— Правда?

— Может, вам кажется, что мне это дается легко, но, чтобы сохранить надежду, приходится прилагать усилия, которые, похоже, никогда не окупятся.

— Я думала, стать лучше — само по себе награда.

— Маловатая, боюсь, за такую работу. Коли вы не заметили, здесь вот-вот начнется война.

— Поверь, я знаю, что такое война. Полжизни ею занималась.

— И что с того? Я тоже. И повидал немало, чтобы понять — война не то место, где можно сделаться лучше. Думаю, начну-ка я теперь жить по-вашему.

— Ну, впору в бога уверовать и восхвалить его!.. Добро пожаловать в реальный мир.

Монца усмехнулась, но почувствовала при этом некоторое разочарование. Сама она давно уже отказалась от всех попыток быть порядочным человеком, но почему-то ей была приятна мысль иметь в знакомых хоть одного.

Натянув поводья, она придержала коня. Фургон догнал ее, громыхая, и остановился тоже.

— Приехали.

Убежище, которым они с Бенной обзавелись в Висссерине, было старинной постройкой, возведенной в те времена, когда у города еще не было надежных стен и всякому имущему человеку приходилось самому оборонять свое добро. То был каменный дом-башня в пять этажей, с пристроенной конюшней, с узкими окнами-бойницами на нижнем этаже и зубчатым ограждением на крыше. Черная громада на фоне ночного неба, резко выделявшаяся среди скопища низеньких кирпичных и деревянных домишек вокруг. Монца поднесла было ключ к замку и нахмурилась. Входная дверь оказалась приоткрытой. В боковой щели виднелся свет, озарявший шершавый камень стены. Приложив палец к губам, Монца показала на него.

Трясучка поднял здоровенную ногу и одним ударом распахнул дверь. Послышался скрежет — отъехало в сторону что-то, подпиравшее ее изнутри. Монца, схватившись за рукоять меча, метнулась в дом.

Мебели в кухне не было, зато оказалось полно людей, оборванных, измученных с виду. И все они в испуге уставились на нее при свете одинокой свечи. Сидевший на пустой бочке коренастый мужчина с рукой на перевязи вскочил и схватился за палку. Крикнул:

— Проваливай!

Другой, одетый в грязную фермерскую блузу, шагнул, помахивая топором, ей навстречу. Но тут из-за спины Монцы, поднырнув под низкую притолоку, появился Трясучка. Выпрямился, отбросив на стену громадную тень, держа в руке уже обнаженный, блестящий меч.