Валерий Большаков - Двойная игра [litres]

Тут из толпы «старосят» вынырнул отец, всклокоченный, как все, и посмотрел на меня – виновато и растерянно.

– Мишка, прямо не знаю! – заговорил он, кряхтя от смущения. – Тут такие шикарные проблемки… Я просто должен в них закопаться!

– Закапывайся, пап, закапывайся! – рассмеялся я. – У тебя же отпуск, вот и отдыхай!

– А вы?

Тут нас прикрыл Револий Михайлович.

– Да вы не волнуйтесь, – успокоил он отца, – детей я к нам на дачу отвезу. Там и повара свои, и лес, и речка! Миша знает.

– Всё будет в лучшем виде, пап, – сказал я. – Помнишь? «Понедельник начинается в субботу, а август на этот раз начнётся в июле!»

Вакарчук блаженствовал. Выспаться накануне не удалось, но он не в претензии – маленькое счастье распирало его. Бесхитростный восторг провинциала, впервые гостящего в столице.

За какие-то сутки Степан увидел больше, чем за всю свою жизнь. Он наслаждался боем часов с Биг-Бена. Упоённым взглядом провожал красные двухэтажные автобусы. Совершенно терял голову в универмаге «Селфриджес» на Оксфорд-стрит, а потом, на излёте ночи, со всех сил таращил глаза, глядя за окна автобуса № 9 [66] Ночной автобус, доставляющий пассажиров в аэропорт Хитроу. Отправляется от Трафальгарской площади. , когда тот проезжал Пиккадилли.

Даже в аэропорту Лондон не отпускал – зарево огромного мегаполиса дрожало, затмевая половину небосклона. На площади гудели и сигналили сотни юрких машин и неуклюжих «даблдеккеров», огни реклам стекали с их лакированных крыш на стёкла и капоты. В суматоху вплетались разноязыкие крики, обрывки музыки угнетали сознание невообразимой мешаниной, и всё перекрывал вой и тяжкий гул мощных авиамоторов…

Оглянувшись на Максима, агент «Вендиго» улыбнулся – «Миха» тихонько дрых на диванчике, и ропот огромного зала ожидания нисколько не мешал ему.

Забавно… Вакарчуку никогда даже в голову не приходило равнять себя с кем-то из ближних, но именно теперь он, «предатель родины», ощутил некую трепетную связь с Вальцевым. Здесь, за границей, на пугающей и влекущей чужбине, их осталось только двое.

Вздохнув от избытка чувств, Степан поднялся и прошёл ближе к прозрачной стене. Там выруливала маленькая белая «Каравелла» с синей прописью «Эр Франс». Приземистый жёлтый тягач вёл на поводу старенькую, но симпатичную «Комету». А ближе всего поднимал гигантский хвост «Боинг‐747» с синим глобусом «Пан-Ам» на киле.

– Стив! Майк! – послышался бодрый тенорок Даунинга. – Нам пора!

– Я готов, Джек, – сиплым голосом ответил Вальцев, тяжело поднимаясь.

– О’кей! Вот ваши пейпарс [67] Papers ( англ. ) – бумаги, документы. , джентльмены.

Вакарчук с опаской взял синий паспорт с распятым орлом. Радости не было. В душе сумбур из обрывков мыслей, чувств, фраз, и вот через эту кашу, сдобренную недосыпом, мироточит сожаление о серпасто-молоткастом. Отныне он Стивен Вакар…

Вроде как это известная белорусская фамилия. Ладно, пускай… «Песняры» ничего так аккорды берут… «Косил Ясь конюшину, поглядал на дивчину, по-огляда-ал…»

Степан сильно вздрогнул. Спать тянуло со страшной силой, и сознание плыло, путая сон с явью.

– За мной! – Джек подхватил чемодан «Самсонайт» и покатил по гладкому блестящему полу. Двое неприметных парней, всю ночь маячивших в поле зрения перебежчиков, будто в воздухе растворились.

А Степан, перехватив сумрачный взгляд, который Максим бросал на свой документ, внезапно успокоился – и градус настроения пополз вверх. «Ты же не эмигрант! – успокаивал он себя. – Ты на задании!»

Пройдя паспортный контроль, все трое неспешно зашагали по стеклянному коридору терминала, миновали «гармошку» – и очутились в утробе «Боинга». Не слишком верилось, что эта громада способна воспарить над землёй и перелететь океан.

Джек, Майкл и Стивен уселись рядом во втором классе. Пассажиры проходили мимо нескончаемыми табунами, но Вакарчук уже плохо соображал – думы и образы вязли в черноте дрёмы. Надо, надо отдохнуть – впереди Нью-Йорк! Город жёлтого дьявола!

«Неужто я и вправду советский? – медленно пропечаталась крайняя мысль. – И не предам?..»

Солнце садилось, и надоедливый дневной шум стихал. Обезлюдели пляжи Москвы-реки, убавилось движения на дорогах, даже ветер угомонился – не шуршал хвоей, не заплёскивал волнишки, не раздувал травяной запах и смолистый дух. Эти древнейшие парфюмы щедро вливались в раскрытое окно «Волги», будоража памятное.

– Как раз к ужину поспели! – довольно сказал Револий Михайлович.

Он посигналил, и массивные ворота распахнулись, пропуская во двор. Там уже пластался огромный чёрный ЗИЛ, тускло зеленея бронестёклами.

– Отец уже дома, – сказал Суслов изменившимся голосом. – Здравствуй, Дима!

Охранник приветливо вскинул руку, заглядывая в салон. Узнав меня, он улыбнулся, кивая, как старому знакомому. Его рация невразумительно зашипела, и Селиванов пробормотал короткий доклад, успокаивая начохра.

Я вышел и даже ойкнуть не успел – громадная лохматая псина подлетела ко мне, визжа и метя хвостом.

– Джулька! – выдохнул я. – Тьфу на тебя, напугал! – Потрепав по загривку умильно глядевшую собаку, добавил, словно извиняясь за резкость: – Узнал, чудище? Выходи, Настя, оно сырых девочек не ест!

Сестрёнка боязливо выглянула, и Джульбарс тут же свесил язык, как будто выкидывая флаг.

– Свои, свои, – сказал Револий Михайлович. – Пойдёмте, Настя!

Девушка пошла впереди, часто оборачиваясь, а мы с Сусловым-младшим понесли Настин чемодан и мою огромную спортивную сумку.

Госдача полнилась жизнью. Из-за деревьев доносились детские крики и удары по мячу; полноватый мужчина в роговых очках – вероятно, Сумароков [68] Л. Н. Сумароков – зять М. А. Суслова. – курил в затейливой беседке поодаль. За освещёнными окнами столовой мелькали женские силуэты, а на кухне гремели тарелки, нагоняя дразнящие флюиды скорой трапезы.

Настя застеснялась, и я первым вошёл в дом. Ничего не изменилось – всё так же книги повсюду, а старинные часы по-прежнему вели счёт вечности, отмахивая секунды медным маятником. Ольга Васильевна и Майя Михайловна хлопотали, помогая «домоправительнице» Нине накрывать на стол.

– Здравствуйте! – сказал я, пряча смущение за бойкостью. – Мы к вам в гости. А то так есть хочется, что аж переночевать негде!

Женщины рассмеялись.

– Проходите, проходите, скитальцы! – засуетилась Майя. – Отец уже трижды о тебе спрашивал! – Она лукаво улыбнулась: – А эта красотка – твоя девушка?

Настя мигом зарделась.

– Та вы шо? – еле выдавила она, от волнения сбиваясь на мову.