Валерий Большаков - Двойная игра [litres]

– Искуплю! – Вакарчук прижал пятерню к сердцу, избывая неловкость. – И вернусь в строй.

– О! – прищурился Вальцев, приподнимаясь в седле. – Кажется, куратор наш пожаловал. Надо встретить!

– С цветами! – хихикнул Степан, радуясь смутно понимаемому освобождению.

По дороге виражил «Форд Мустанг», четырёхсотсильный зверь алой масти. Хрипло взрыкивая, «пони-кар» влетел в ворота, волоча за собой облако пыли, и развернулся. На крыльцо под навесом вышли капитан Хартнелл, Чак Призрак Медведя и длинноволосый, явно хиппующий оперативник Райфен Фолви.

Вакарчук, сам удивляясь своей смелости, пустил воронка рысью, чему конь, похоже, сильно удивился.

– Хэлло, Джек!

– Хэлло! – вскинул загорелую руку Даунинг. В белых джинсах и длинной гуаябере он напоминал бандита из кубинской мафии. Чёрные очки, словно усекавшие нос, дополняли образ. – Стив! Майк! Хочу вас поздравить – все события, упомянутые в апрельском списке, сбылись! Вчера задержали Сейру Джейн Мур, покушавшуюся на президента. Так что… – Куратор развёл руками. – Мистер Колби уже скребётся в двери Белого дома! Думаю, он легко выбьет любую сумму под проект «Некст». С таким-то докладом!

– Выходит, мы тут не задержимся, – сделал вывод Максим.

– Хватит с нас дикой природы! – рассмеялся Джек. – Вперёд, к цивилизации! Да, Чак? Как там говорили твои предки? «Я всё сказал!» М-м?

Призрак Медведя неласково усмехнулся.

– Хау! – обронил он.

Маневровый тепловоз, выкрашенный в весёленькие цвета – зелёный, жёлтый и красный, суетливо пыхтел на путях, таская грузовые вагоны, мотался туда-сюда, бойко посвистывая. Он походил на пастуха, сгонявшего стадо медлительных, туповатых коров.

– Как же вы тут одни, без меня? – вздыхала мама, разрываясь, – одна её половинка стремилась в Москву, а другая цеплялась за Первомайск, где всё так знакомо, привычно, обыденно.

– Так я же с Мишей буду! – вскинула бровки Настя, поражаясь маминой непонятливости. – Чего ты?

– Деньги есть, картошка есть, – улыбнулся я, обнимая майне кляйне муттер, если использовать папины немчуризмы. – На следующей неделе свёклу с морковкой соберу и капусту. Нормально. Не отвлекайся на пустяки, лучше о сессии думай!

– Послезавтра тебе семнадцать, – развздыхалась мама, теребя мои волосы, – а я буду далеко…

– Позвонишь папе, чтобы он к тебе в общагу по водосточной трубе залез, как когда-то, – подсказал я, – и отметите мою днюху! А меня ты уже поздравила. Сегодня твоему «Наполеону» грозит Бородино пополам с Ватерлоо! И звать никого не буду, вдвоём отпразднуем. Да, Настенька?

– Так! – с готовностью отозвалась сестричка и встрепенулась: – Едет, едет!

Вдали показался зелёный тепловоз, замедленно подтягивавшийся к станции. Пассажиры мигом засуетились, хватая скарб и детей, а динамик на стене вокзала хрюкнул и неожиданно чисто занудил:

– Поезд Одесса – Москва подаётся к первой платформе. Нумерация вагонов с головы состава!

Мама подхватила свои вещи, но я отобрал у неё чемодан. Настя отняла сумку на колёсиках. Локомотив, мощно клокоча дизелем, покатил мимо. Вагоны, расслабленно выбивая щелчки на стыках, послушно тянулись следом.

– Ой, а куда нам? – заныла мама. – Стоянка – одна минута!

– Успеем! – сказал я мужественным голосом. – Побежали! Вон наш вагон!

Рассчитал я верно, так что пробежка вышла короткой, мы даже не запыхались. Полная румяная проводница глянула на билет и сказала жирным голосом:

– У вас четвёртое купе!

Мама забралась в тамбур, а я подал ей чемодан и сумку. Когда вдали зажёгся зелёный и поезд нетерпеливо лязгнул, наша родительница прильнула к окну. Она изо всех сил улыбалась, не позволяя себе распуститься, махала нам с Настей рукой, а я усердно изображал абсолютное спокойствие и непоколебимую уверенность.

Вагон тронулся без шума, совсем незаметно, медленно и плавно набирая скорость. Я с сестричкой зашагал по перрону, а мама шла нам навстречу мимо купе. Последний взгляд, последний взмах…

Поезд утягивался за поворот, к железнодорожному мосту. Всё, пропал за деревьями. Набатный стук колёс потихоньку остывал, дрожа в воздухе, и маневровый тепловоз тут же возбудился – свистнул, как дворовый мальчишка, принимаясь сновать и громыхать пустыми вагонами. Не наигрался, видать.

– Пошли, – сказал я, и Настина ладошка очутилась в моей пятерне. – Надо срочно выпить за маму чего-нибудь покрепче… Ну, например, чаю. И закусить «Наполеоном»!

– Так пошли! – засмеялась сестрёнка и потянула меня домой.

Обычно по пятницам Андропов работал «в лесу» – в штаб-квартире ПГУ, что в Ясенево. Но не сегодня.

Покрутившись по кабинету, он вызвал машину и укатил на дачу. Не работалось! По здоровью.

Давние хвори прошли, как насморк, за неделю, и председатель КГБ ошалел. Раньше жизнь представлялась ему узким больничным коридором, в конце которого ждала Вечность. А теперь вокруг распахнулся необъятный горизонт – иди куда хочешь! Боль не скрутит тебя, не перехватит дыхание, не войдёт колом, выжимая крик и слёзы. Всё, товарищ Андропов, твой персональный ад потушен. Двумя стаканами воды…

…Дорога пошла лесом, а вот и знакомый забор показался. Металлические серого цвета ворота разошлись в стороны, пропуская «ЗИЛ» и «Волги» сопровождения. Машины заняли всю укатанную асфальтом площадку, плотно охваченную рядами высоченных пихт. За деревьями виднелась госдача в псевдорусском стиле – трёхэтажный дом с башенками.

Супруга, что-то напевая, возилась с цветами на клумбе, и председатель КГБ ласково улыбнулся, светлея лицом.

«Вот за Таню спасибо, Миха!» – мелькнуло у него.

Мало того что Татьяна в войну долго валялась в госпитале, заработав привыкание к наркотикам – иначе боли не снять, так ещё натерпелась, бедная, в Будапеште, в памятном 56-м. «Культурные и обходительные» венгры осатанели в те страшные дни, мстя за отнятые лавки. Коммунистов вешали за ноги на деревьях, прямо под окнами советского посольства. Били палками, стальными прутьями, выкалывали глаза, отрезали носы, плескали кислотой в изувеченные лица, разводили под макушками костерки, чтобы от жара лопались черепа – и негодовали, когда стекавшая кровь гасила огонь… А Танюшка всё это видела…

Испытанный ужас сковал её на долгие годы. Весёлая, обаятельная женщина превратилась в живой призрак – тихое запуганное существо, утратившее все радости.

И вот её расколдовали, сняли заклятие…

– Привет, Танечка! – ласково сказал Юрий Владимирович.

Татьяна Филипповна живо обернулась – не дёрнулась в жутком испуге, бледнея и неумело шепча молитву, а просто глянула на мужа и улыбнулась.