Евгения Сафонова - Кукольная королева [litres]

Возможно, в жизни леса просто не было места другим, посторонним жизням.

– Думаю, какое-то время нам стоит провести подальше от нашей родной провинции. В Заречной… или вообще в Подгорном королевстве. Второе представляется мне наиболее предпочтительным.

– А потом?

– Дальнейшие планы я пока строить не решаюсь.

– Значит, сейчас мы отправляемся к цвергам?

– Верно.

Таша задумчиво шмыгнула носом:

– Кто-то из похитителей обронил зеркало…

– Так это было зеркало?

– А вы не видели?

– Не различил, что именно. Я видел ваши действия, связанные с этим предметом, но не сам предмет. Он заговорён от чтения.

Интересно, однако. Таша никогда не слышала, чтобы магическим зеркалам придавали такие свойства. Хотя если вспомнить, что маги неохотно раскрывают свои секреты…

– К зеркалу прилагалась записка, где кому-то… наверное, их подельнику… назначили встречу в Пвилле. И подпись «Л». Я подумала…

– Я бы на вашем месте этого не делал, – произнёс Арон сдержанно. – Если вы хотели отправиться в Пвилл.

– Почему?

– Считайте это… предчувствием.

– Но если этот «Л» – владелец зеркала, можно узнать, кто он. Попробовать, – добавила Таша. – В Подгорном Камнестольнская Школа Колдунов, там полно магов. Думаю, у них есть заклятия…

– Лучшее, что вы можете сделать с этим зеркалом – избавиться от него.

– Избавиться? Это же единственная зацепка!

– И зачем она вам? Разыскивать владельца вам совершенно ни к чему. К страже не обратишься, сестру вы вернули, а мстить опасно, глупо и попросту неправильно.

Таша неодобрительно фыркнула, но промолчала.

– Может, тогда предложите другую тему для разговора? – сказала она спустя долгую паузу, звеневшую лесной тишиной.

– Вам скучно?

– Мне как-то непривычно молчать, когда рядом другой человек. Сразу кажется, что скучно ему.

– Когда люди могут вместе молчать, это стоит тысячи слов. И, поверьте, мне не скучно. Хотя бы по той причине, что я могу слушать вас без единого высказанного слова. Мысли, образы… импровизированный монолог. Это гораздо интереснее.

Осознавать, что рядом с тобой тот, кто видит тебя насквозь, было странно – но не настолько, чтобы Таша тщетно пыталась контролировать мысли на предмет того, что в них мелькает. Она слишком хорошо ладила со своими мыслями, чтобы не понимать полную безнадёжность этой затеи.

– И вы видите все образы, что возникают у меня перед глазами?

– Я сказал, что могу их видеть. Но я понимаю, что у любого человека есть много… интимного. Поэтому обычно ограничиваюсь лишь поверхностным считыванием мыслей.

Значит, право на личное пространство ей оставили. Уже хорошо.

– Это сложно? – спросила Таша, глядя на русую макушку, слегка взъерошенную после сна. В волосах дэя запуталась маленькая тонкая веточка, похожая на руну, но убрать её Таша не решилась. – Читать мысли?

– Непросто, так скажем. Человеческий разум далеко не книга, с которой его любят сравнивать. Вслух мы можем высказать лишь одну мысль, но в сознании одновременно формируются десятки, если не сотни. Одна важная, порой больше. Остальные – мельком промелькнувшие, фоновые. Наблюдения, ощущения, впечатления от окружения, оценка происходящего. Читать всё это… не так редки случаи, когда неосторожные чтецы попросту сходили с ума.

– Представляю. Это как клубок, да? Очень большой и запутанный.

– Совершенно верно. Разница лишь в том, что нитки в клубках не двигаются самопроизвольно, не исчезают, не появляются и не завязываются в узлы прямо под пальцами, пока ты их распутываешь.

– Ужас.

– Именно.

Таша рассеянно промурлыкала что-то себе под нос, и до самой окраины леса тишину нарушала лишь мягкая, как глухой сердечный ритм, поступь конских копыт по тропинке.

Таша спрыгнула наземь, когда расступившиеся деревья развернули перед ними жёлтые маковые просторы.

– Заберёте мою одежду? Я перекинусь вон за тем… дубом. Оставлю платье на ветке, чтобы вам не пришлось слезать с коня.

– Как вам угодно.

Дождевая морось ткала прозрачную вуаль в тёплом воздухе, пока Таша шла к дубу – или дереву, очень похожему на дуб. У окраины Криволесья деревья были ниже, они куда больше походили на те, что привыкли видеть люди, но мелкие несоответствия всё равно оставались. В рисунке коры прослеживалась симметрия. Волнистые кромки листьев выглядели ровными, точно их вырезали по трафарету. Толстые ветви изгибались правильно и изящно, словно альвийский лук.

Не дерево, а картинка из книги сказок.

Таша поёжилась, и вовсе не потому что замёрзла – во влажной одежде было слегка неуютно, но не холодно. Скинув плащ и платье, она без труда закинула их на одну из веток, услужливо раскинувшихся на высоте человеческого роста. Туфли примостились по соседству, зацепившись атласными мысками за сучки.

Моментом позже белая ланден порхнула мимо белого жеребца и, пока тот рысил к дубу, взмыла ввысь – заложить широкий круг над маковым полем, расправив крылья, радостно взрезавшие влажный ветер.

Долетев до тракта, она лениво зависла в воздушном потоке. Одинокий конь медленно двигался меж маков: Таша знала, что он скачет, но сверху казалось, что ползёт. Впереди бежала к пасмурному горизонту лента дороги, усыпанная точками карет, обозов и всадников; вокруг неё стелились поля вызревающей пшеницы, расползались тёмные пятна лесов – отсюда Криволесье ничем не отличалось от обычного сосняка. Забавно… то, что так пугало на земле, в небе теряло всякую важность. И дэя, от которого в ужасе бежали хищники, носившие людские лица, не было даже видно, как и Лив.

…забавно: эта крошечная фигурка, невидимая парящей птице – всё, что отныне держит её на земле. Всё, что привязывает Таришу Фаргори к миру, где её мать мертва, а единственный друг остался в сотнях вёрст отсюда, и одной Богине ведомо, увидятся ли они вновь. Даже если Таша сможет вернуться домой, не боясь, что за ними с Лив придут – тайны, давно воздвигшие между ней и Гастом тонкие прозрачные стены нерушимой лжи, никуда не исчезнут. Лишь станут крепче, ощетинятся осколками, потому что Таше снова придётся врать; врать больше, чем когда-либо в жизни. Врать о том, почему выбрали именно их семью, врать о том, как выглядит тело, закопанное в могиле на заднем дворе, врать сестре, когда та проснётся, ведь всей правды восьмилетний ребёнок точно не вынесет – и не утаит. И единственного человека, который знал о Таше всё, которому Таша могла сказать всё (или почти всё), кто мог понять её боль в полной мере, больше нет…

Круглые серые глаза – цвет, который редко увидишь у птиц – не мигая всматривались в облачный горизонт. Ветер гладил перья, словно пальцы, перебирающие волосы, словно материнские руки, от которых она уже никогда не дождётся ласки. Лишь небо ждёт и принимает её, как ждало и принимало всегда.