Вадим Панов - Столкновение [litres]

– Пожалуй, я вас оставлю, – дипломатично произнес Павел. – Скоро отбой, а у меня остались незавершенные дела. До завтра.

– До завтра.

Август проводил уплывающего Вагнера взглядом, отметив, как ловко кадет перехватывает поручни и ременные петли, крайне необходимые в невесомости, после чего повернулся к углубившейся в работу девушке:

– Не обижайся, Диккенс.

– Ты не способен меня обидеть, – равнодушно ответила самбо.

– Способен, только я этого не хочу.

– Ну-ну…

– Можно спросить?

– Нет.

– Как получилось, что Райли взял в «Фантастическое Рождество» тебя, художника? Вся его жизнь – техника, точные науки, и вдруг – художник. Я не понимаю.

– А как он взял тебя? – не осталась в долгу самбо.

– Ну, во-первых, киберспорт довольно тесно связан с компьютерными технологиями, – объяснил Даррел. – А во-вторых, я – звезда, мы с Октавией обеспечили Райли мощную информационную поддержку.

– Цинично, – оценила девушка.

– Как есть, – усмехнулся Август. – Видишь, я с тобой честен, не ответишь тем же?

Диккенс помолчала, быстро заканчивая задуманный набросок, поняла, что Даррел не отстанет, и, не глядя на него, произнесла:

– Все дело в том, что с точными науками связана не жизнь, а карьера Аллана. Он любит и отлично разбирается в физике, химии, механике, математике, астрономии, но при этом понимает, что жизнь сложнее и многограннее и в ней есть место не только прекрасным формулам и прекрасным космическим кораблям, но и просто прекрасному: музыке, литературе и картинам.

– Ты называешь его Алланом? – заметил Даррел.

– А что?

– И на вечеринке ты его так называла.

– Было бы странно, если бы на вечеринке я называла его Германом, – язвительно ответила Диккенс.

– Вы что, близкие друзья?

– Нет, – покачала головой самбо. – Просто я сама решаю, как кого называть. – Она выдержала паузу и нанесла давно заготовленный удар: – Ты, например, будешь Бесполезным.

– Это почему? – растерялся Даррел.

– Потому что занимаешься киберспортом, – пожала плечами довольная собой Диккенс. – Разве нужны другие объяснения?

– А кому нужны картинки на стенах? – возмутился парень.

– Я не запрещаю называть меня так, как тебе нравится.

– Можно стервой?

– Надеюсь, ты не хотел меня удивить? – подняла брови Диккенс.

– Нет. Но я знаю, что тебе не все равно.

– Да, мне не все равно, – помолчав, призналась девушка. – Но ты меня не удивил.

– Я не Санта-Клаус.

Послышался громкий смех, и в кают-компанию вплыли два парня.

– Мы вам не помешаем?

– Нет, конечно, – ответила Диккенс, всего на мгновение опередив Августа, собравшегося предложить ребятам повеселиться в соседнем отсеке.

– Мы ненадолго: Карсон сказал, что готов написать стихотворение, – сообщил Мэйсон.

– Но это же прекрасно: заниматься поэзией, глядя на Землю из космоса.

Они подплыли к иллюминатору и замерли, не сводя глаз с планеты.

– Это Ян Карсон, сын сенатора Николаса Карсона, и Эндрю Мэйсон, наследник сталелитейной империи, – негромко рассказала Диккенс, вертя в руке карандаш. – Они познакомились на вечеринке и с тех пор неразлучны.

– Откуда ты знаешь? – удивился Август.

– Я с ними общалась на вечеринке.

– Нашли общий язык?

– Интеллектуально, если тебе о чем-то говорит это понятие, – огрызнулась девушка.

– Я читал о нем, – с умным видом кивнул Даррел.

– Умеешь читать?

– Пришлось научиться: нужно ведь подписывать договора. – Август бросил быстрый взгляд на парней. – Но я не удивлен, что ты нашла с ними общий… интеллектуальный язык.

– Почему все думают, что если девушка отказывает встречным мужикам в сексе, то она обязательно лесбиянка? – поинтересовалась самбо.

– Это инстинкт, – легко объяснил Даррел. – Если нет отклика, значит, что-то не так. Но если тебе интересно, я тебя лесбиянкой не считаю.

– А так – это когда мальчик и девочка? – с вызовом поинтересовалась Диккенс.

– Ты спрашиваешь таким тоном, будто это я писал софт для наших мозгов.

– Ты и писать умеешь?

– Мы еще даже не переспали, а ты меня довела, – пожаловался Август.

– Так ты меня клеишь? – притворно изумилась самбо. – А я никак не пойму, что ты здесь трешься?

– Глупо упускать шанс заняться любовью в невесомости, – перешел на деловой тон Даррел. – Он может не повториться. – И понизил голос: – Среди членов экипажа нашлись мои фанаты, я поговорил с ними, подписал пару фото, пообещал билеты на следующий матч и получил ключ от свободной каюты.

– Привык к легким победам?

– Считаешь себя легкой?

– Считаю, что ты слишком быстрый, – отрезала девушка. – И бесполезный.

– Каюта 21, – закончил Даррел. – Приходи через пятнадцать минут и будь осторожна: ребята просили не попадаться, чтобы у них не было проблем.

– Мы познакомились два дня назад, неужели ты и в самом деле думаешь, что я пойду к тебе в каюту?

– Через пятнадцать минут. Нам скоро улетать, не хочу терять время. – Август улыбнулся и поплыл к выходу в коридор. – До встречи.

Диккенс покачала головой, вновь взялась за карандаш и замерла, разглядывая Европу с высоты орбитальной станции.

23.12.2036

Нет на свете ничего хуже бессилия.

Бессилия, которое охватывает гордых, много чего повидавших и много чего умеющих людей, достигших карьерных высот. А люди, которые собрались на это совещание, относились именно к таким. Опытнейший космонавт, адмирал, начальник объединенного штаба Космического флота. Директор гигантской космической корпорации, создавший базу на Луне и замахнувшийся на Марс. Президент России. Они смотрели на транслируемое с борта инопланетного корабля изображение и ощущали полное бессилие.

Которое сводило с ума.

Каждый из них, несмотря на положение, страстно мечтал оказаться там, на «Чайковском», мечтал помочь, поддержать ребят, сделать хоть что-нибудь, чтобы их вылечить или хотя бы облегчить страдания. Каждый из них с трудом сдерживал эмоции, но чувства прорывались в сжатых кулаках, срывающихся голосах и прерывистом дыхании. То, что видели на мониторе эти сильные, опытные люди, вызывало ярость и гнев, но они не могли ничего сделать, лишь смотреть и шептать ругательства.

– «Сирена», покажи, что происходит слева, – попросила президент.

Компьютер послушно повернул установленную на борту видеокамеру в указанном направлении, но принципиально ничего не изменилось: лежащие на полу подростки, кровь, кровь, кровь… и никакого движения. Лагерь представлял собой кошмарное зрелище, и требовались очень крепкие нервы, чтобы наблюдать за происходящим без содрогания. Нет! Требовалось, чтобы нервы оказались ампутированы, потому что смотреть на неподвижных детей не было никакой возможности, во всяком случае для человека. Вот худенькая, свернувшаяся калачиком девочка. Вот маленький мальчик, которого обнимает потерявшая сознание сестра…