Виталий Храмов - Темные тропы [litres с оптимизированной обложкой]

Нормально. Даже стоять можно в полный рост. Обваливаю за собой кусок тоннеля. Пусть попробуют догнать. Иду. Ковыляю. Интересно, почему сожжённое до мяса, обуглившееся колено, которым я влетел в расплавленную раскалённую лужицу вулканической лавы, болит меньше, чем набитые сапогами мозоли? Не интересно. Потому что нервные окончания в колене сгорели прежде, чем успели передать сигнал бедствия. И до сих пор не ожили. А вот мозоли сигналят. Болью.

Проклятие! Винтовая лестница! Как же я тебе рад! Как же мне идти по тебе? С одной рукой, с двумя мешками, с частично негнущимися, сбитыми сапогами ногами? С леденящей болью раной в боку?

Как-как? Молча! Вперёд, боец! Родина тебя не забудет! Не вспомнит тебя, но ведь не забудет!

Эта винтовая лестница мне целую вечность будет сниться в кошмарах. Как символ бесконечности и боли. Бесконечной боли и бесконечного бессилия. И – отчаяния. Тоже – бесконечного, беспросветного. А тот призрачный отблеск в конце – светом в конце тоннеля Долины Смертной Тени.

Сил уже нет. Никаких. Нисколько. Но там меня ждут. ОНА. Её дети. Их беды и заботы. Потому бесчувственные, мёртвые ноги нелепо задираются. Ступень, ещё ступень. Ватные руки – держаться за стены, не выпуская узелок бельевой. Кромешная тьма колодца кажется ещё темнее – сознание потухает, плывёт волнами.

Так беспросветно со мной ещё не было. Никогда! Но что-то в глубине, где-то глубоко-глубоко, то, что заставляет меня механически переставлять ноги и руки, поправляет меня: «Никогда в этой жизни!» Как бы намекая, что бывало и хуже. Хотя куда уж хуже-то?!

Верно. Хуже, когда уже некуда и незачем идти. Когда не для кого выживать, превозмогая Смерть. Это хуже. Пока впереди проблёскивает призрачный отсвет Надежды, любой мрак – не кромешный. Вот без путеводной звезды много хуже. Когда не для кого, потому – и незачем. Куда уж хуже?

А мне есть для кого. А значит, вперёд! Точнее – вверх!

Вот что светило мне во тьме! Винтовая лестница завершилась гулкой маленькой площадкой, упиравшейся в каменную стену, сложенную без раствора. Один камень и выпал. И скудный свет через эту дыру и был мне светом в конце тоннеля.

Тупо бьюсь всем телом в эту стену, как мотылёк в Светящийся Шар. И столь же безрезультатно. Пока не вспомнил про штык. Мгновенное разрушение двух булыжников вызвало небольшой обвал большого куска стены. Один камень упал мне на ногу и, громыхая, покатился по ступеням. Стихло. И тут же – смачный «бух». И всего-то? А мне показалось, что я через всю атмосферу взобрался по этой лестнице!

Выглядываю в образовавшееся окно. Тяжко вздыхаю. Потому как голова моя оказалась в чёрном бездонном колодце. Где-то бесконечно далеко внизу пахло водой. А где-то бесконечно далеко наверху свежестью неба матово светила дыра в этой бескрайней черноте. И отчаянной безысходностью смотрели на меня углубления ступеней в этой каменной трубе. Просто углубления в кладке под ступни. С моими-то ногами и руками? Как мне влезть по этой вертикальной трубе с одной рукой?

От ощущения расширяющейся в моём сознании воронки безысходности и отчаяния невозможности найти из этой западни выход сажусь, с размаха, на пятую точку, больно ударившись тощей задницей о металлическую площадку. И спихнув этим вниз ещё два булыжника из стены.

Сознание отчаянно металось в замкнутой темноте этой ловушки, в которую я загнал сам себя, не только завалив проходы и путь к отходу, но и загнав себя сюда, на узкую площадку верхотуры, оказавшись в положении того кота, что легко влез на дерево, а теперь ревёт от безысходности. Потому как вверх влезть – совсем не то же самое, что слезть с верхотуры. С моим состоянием спускаться или просто кубарем покатиться и шлёпнуться, как тот кирпич – одно и то же.

И где-то на краю сознания плюхнулись в воду те два булыжника. Тихо-тихо. Но этот звук рос. В моей голове, в моём мутном сознании. Рос и рос, как накатывающееся эхо, пока этот грохот не заполонил всё моё сознание, мечущееся в запертой коробке черепа в отчаянных поисках выхода.

Да! Верно сказал кто-то мне незнакомый, что верный выход и разумное решение человек находит только тогда, когда перепробует все остальные и совсем опустит руки!

Высовываюсь в вертикальную тёмную каменную трубу. Там, внизу – вода. Изъять из неё тепловую энергию движения частиц – дело привычное. Ограничить область применения моих махинаций – тоже дело привычное. Сколько попыток было у меня изготовления того необычного состояния стали? Много. И там я тоже ведь работал с температурами, зажимал всё это силовыми полями, держа изделие на весу этими полями. Потому ледяная пробка образуется легко, начинает подъём, как лифтовая платформа в шахте лифта. Запоздало понимаю, почему с каждым метром ледяная шайба будто наливается неподъёмным весом. Делаю во льду прорубь – воздух с шумом устремляется вниз, грохочет падающая вода, а ледяная гелиантина пролетает мимо, едва не отрубив мне голову. И улетает, как пуля – в небо.

Блин! Ругаю сам себя. Но уже яро ругаюсь, со злостью – ни следа опустошающего отчаяния не осталось.

Накрываю беснующуюся, пенящуюся воду стеклом своей воли, зажимаю инерционные колебания водяного объёма колодца, перенаправляя эту инерцию вниз, на дно, отрываю часть водяной толщи от остальной единой молекулы воды (хм! очередное потрясающее открытие!), замораживаю эту шайбу, оставив в ней духовое окно. Гидроудар водяной толщи отразился от дна, судорогой пронзил всю ёмкость, толкнул ледяную пробку вверх. А я подхватил этот «лифт», поднял его до пролома напротив меня. Мне даже показалось, что с остановкой ледяной пробки, перекрывшей колодец, в ушах моих звякнул колокольчик. Вползаю на лёд. Его ледяная свежесть приятно успокаивает зудящую, сожжённую кожу. Утыкаюсь в лёд пылающим лбом. Хорошо-то как!

Лечу, как пуля в каменном стволе. В этот раз охлаждённый льдом разум вовремя спохватился, снизив скорость подъёма ледяной шайбы. До плавной остановки наверху. С тем же колокольчиком. Сползаю со льда, мешком плюхаюсь на булыжники площади. Больно. Ударился о ещё жесткие, даже не подтаявшие осколки моего неудачного опыта – ледяные глыбы прошлой шайбы. Если бы не сообразил остановить подъём – так же пробкой от игристого вина вылетел бы из глубины колодца. Но не раскололся бы на льдинки, а шмякнулся бы соплёй на брусчатку.

Поднимаю голову. Площадь пуста. Хорошо. Потому как ночь. Это мне, особенно после кромешного мрака подземелий – светло. Но на самом деле отражённого света лун и звёзд не хватит, чтобы хоть что-то увидеть обычному человеку. А прочих источников освещения нет.

«Выйдя из себя», прислушавшись к энергетическим потокам, понял – почему. В разных концах площади лежали три тела. Страж, нищий и женщина. Обычная горожанка. Растерзанная толпой. В городе – беспорядки. И мне кажется, я знаю, кого благодарить. Часть организаторов и идейных вдохновителей я уже отблагодарил. Ну, а тех двух отпрысков убивать не за что. Ибо не ведают, что творят, твари! А вот выпороть до мяса на ягодицах стоит.