Джосайя Бэнкрофт - Король отверженных [litres]

– Невероятно, – сказала Эдит, думая о том, какой простой была ее рука по сравнению с этим.

– Да уж. Я внутрь не заглядывала. Впрочем, полагаю, большинство людей своих кишок тоже не видели. По крайней мере, если говорить о тех, кому повезло. – Теперь, когда улица кондитерских осталась позади, Хейст принялась озираться в поисках свободных мест в ближайшем трактире. – Я хочу пить. Что скажешь, если мы найдем себе выпивку?

Но у Эдит на уме было совсем другое. В утренней депеше от Сфинкса не было упоминаний ни о Сенлине, ни о том, как она исследовала его гостиничный номер. Она восприняла это как разрешение продолжить поиски: либо Сфинкс знал о ее стараниях и закрывал на них глаза, либо он не был настолько всезнающим, как ему нравилось притворяться, и в этом случае ему не помешала бы помощь.

– А в Пелфии есть тюрьма?

– Разумеется. А что?

Не желая раскрывать истинную природу своего интереса, Эдит придумала отговорку. Она сказала, что Сфинкс хотел убедиться, что тюрьмы Башни были гуманными и достойными местами, и заключила:

– Можно многое узнать об обществе, изучив, как оно обращается с заключенными.

– Хорошо, – сказала Хейст, улыбаясь понятной только ей шутке. – Давай отправимся в тюрьму.

Тюрьма располагалась между двумя богато украшенными театрами в переполненном театральном округе. Издали тюрьма выглядела как старая дева, зажатая между парочкой модных дам. Театры были украшены лампами в алебастровых плафонах, перламутровой фурнитурой и разноцветными афишами. Под их маркизами толпился народ, словно стремясь вписать свои имена в бальную книжку принцессы. Тюрьма выглядела сравнительно унылой. И все же она, казалось, привлекала бо́льшую толпу, чем любой другой театр.

Фасад тюрьмы состоял из множества клеток, сложенных в четыре ряда, одна на другой, как кубики из сундука для игрушек. Обитатели клеток выглядели по-разному – от полуголых бедолаг до разодетых в пух и прах лордов. Многие заключенные протягивали руки через решетку, призывая толпу выслушать их рассказы о несчастьях и злодеяниях. Зрители, слонявшиеся по тротуару, ели кексы с чаем и хрустящие хлебцы, попкорн и конфеты, а в перерывах между едой хихикали или подбадривали заключенных продолжать свои спектакли.

Прутья клеток, как вскоре поняла Эдит, были расставлены достаточно далеко друг от друга, чтобы заключенные могли свободно входить и выходить. И действительно, у нее на глазах молодой человек протиснулся между прутьями уличной камеры, чтобы достать цветок, брошенный поклонницей недостаточно далеко. Подняв его с мостовой, узник вернулся в камеру тем же способом, каким сбежал, и возобновил громкие стенания о том, как он был вынужден убить своего романтического соперника в несанкционированной дуэли. В клетке над ним дама в красиво разорванном платье повисла на решетке и кричала, моля короля о пощаде. Группа щеголей в цилиндрах на улице аплодировала и свистела, намекая, какое милосердие они окажут ей, если она спустится к ним выпить.

В верхние клетки можно было попасть по лестнице, которую обслуживал констебль в пикельхельме [11] Пикельхельм – шлем с остроконечной пикой, который в XIX–XX вв. носили полицейские в ряде стран. . Констебль отвечал скорее за то, чтобы помогать заключенным входить и выходить из клеток, а не держать их там. На поясе у него поблескивала коробочка с монетами. Он набрал сдачу для мужчины средних лет, который прибыл в белом костюме, забрызганном красной жидкостью, походившей скорее на мерло, чем на кровь. Новый заключенный утверждал, что заколол отца вилкой для нарезания мяса, но констеблю было наплевать.

– Это стоит шекель за пять минут, – сказала Хейст и остановила молодую девушку, которая несла поднос с конфетами. Джорджина купила пакетик засахаренных роз и, пока говорила, запихивала в рот покрытые глазурью лепестки. – За три мины можно остаться на ночь.

– С какой стати люди на такое идут?

Хейст ухмыльнулась и принялась рыться в пакетике со сладостями.

– Развлечение. Скука. Скрытая вина. А кто его знает? Видишь вон того человека в верхней правой клетке, одетого в тряпки для мытья посуды и с повязкой на глазу? Он эрл. Он живет там уже три года. Я не знаю, как он это себе позволяет. И не думаю, что он когда-нибудь уйдет. – И пока они смотрели, потрепанный эрл просунул между прутьями решетки бледные костлявые ноги и начал весело ими болтать.

– Разве у него нет семьи, дела или жены?

– Судя по всему, ничего такого, что бы его волновало.

– Неужели вся эта тюрьма – обман? – Эдит оттолкнула в сторону молодого человека, который попятился к ней, пытаясь поймать подвязку, брошенную хорошенькой заключенной.

– Почти, но не вся. В задней части дома есть загон, где приходят в себя буйные пьяницы и сидят подстрекатели. И там есть, наверное, дюжина камер для законных заключенных. Самые распространенные преступления носят финансовый характер и совершаются влиятельными людьми. Поэтому камеры хорошо меблированы, и обычно никто не задерживается в них надолго. Честно говоря, в половине случаев невозможно отличить заключенных от посетителей. Идем, я тебе все покажу.

Хоть надежда обнаружить там Сенлина и была слабой, Эдит последовала за Джорджиной на экскурсию по тюрьме. Это оказалась самая веселая тюрьма, которую она когда-либо видела. Там были стражники, но большинство из них сидели в клетках с официальными заключенными, играя в подкидного дурака. Заключенная женщина – или, возможно, посетительница – убедила охранника позволить ей нанести немного косметики на его довольно обветренное лицо. Охранник усадил ее на колени и закрыл глаза, а она пыталась наложить темно-синие тени, не ослепив его. Тюремный пол был усыпан серпантином и помятыми цветами. Пустые бутылки и стаканы валялись на каждой горизонтальной поверхности. Если бы не обилие железных прутьев, Эдит подумала бы, что наткнулась на пьяный финал затянувшейся на неделю свадьбы.

Не увидев никаких признаков Сенлина, она вздохнула с облегчением. Он бы счел все эти кутежи невыносимыми.

– Так вот где держали осужденных ходов перед казнью?

– Ты об этом слышала, да?

– Я стараюсь быть в курсе, – неопределенно ответила Эдит.

Конечно, она не могла добавить, что узнала о несправедливости из донесений Сенлина, а не от Сфинкса, который не сказал об ужасной истории ни слова.

– Нет, их здесь не держали, – сказала Хейст и помрачнела. – Ходов держат на заставе между канализационными трубами кольцевого удела и Черной тропой… или Старой жилой, или как там ее называют.

Кого-то поблизости сильно вырвало. За неприятным бульканьем последовали радостные возгласы.

– Не могла бы ты показать мне эту заставу?