Джонатан Френч - Серые ублюдки [litres]

Он медленно встал.

Тоннель.

Он ощущал его жар даже со своего места. Черт, там было не выжить. Но шанс оставался. Дыра находилась чуть южнее верхнего изгиба стены. Ему предстояло пройти чуть больше половины окружного маршрута. Это было безумие. Ворота на другом конце наверняка были закрыты. Даже если он доберется до них, не поджарившись, он окажется в ловушке. Если только в стене не появится других дыр. Чтобы выбраться, ему достаточно будет только одной с наружной стороны.

– Все равно сгорю.

Шакал подошел к дыре. Исходящий из нее жар был терпимым, но внутри обещал стать сильнее. Отступив на шаг, чтобы разогнаться, Шакал несколько раз глубоко вдохнул и влетел внутрь, прыгнув через огненное кольцо. Приземлившись, он повернул налево и устремился по тоннелю.

Было светло, пока он не свернул за поворот, но потом все погрузилось во тьму. Вытянув правую руку, Шакал коснулся стены и повел ею по раскаленным камням, чтобы ориентироваться в темноте. Но все равно падал – спотыкаясь о невидимые обломки, выпавшие из разрушенной кладки. Каждый раз с земли становилось все труднее и труднее подниматься. Воздух был словно свинцовым. В тоннеле было темно, а глаза он закрыл, чтобы они не вскипели в глазницах от пышущего жара. С первых шагов он уже обливался потом. Ко второму падению собственная плоть стала казаться тесной и сухой. Воздух не проходил ни через его ноздри, ни через открытый пересохший рот. И все же он снова и снова поднимался и бежал дальше.

Изогнутая стена, казалось, никогда не закончится. Он уже отчаялся добраться даже до нижней части овала, не говоря уже о воротах на его конце. У него трескалась кожа. И тут же заживала. Он чувствовал, как благословение Аттукхана тщится его спасти, но оно не могло наколдовать воздух в его легких. Зирко говорил, что можно задуть свечу, даже скрытую ревущим водопадом. Шакал сейчас не задул бы свечу даже прямо перед собой. Хрипя и задыхаясь, он снова упал на землю.

Он не встал. Пол тоннеля обжигал ему щеку, грудь и живот, но у него не было сил, чтобы подняться. Оставалось только сгореть. Боль была невыносимой. Шакал с нетерпением ждал, когда его бездыханное тело уйдет в темноту, где он перестанет чувствовать боль. Впереди из тоннеля донесся стук. Падали камни. Хорошо. Его раздавит и засыплет. Что бы ни случилось – это будет конец. Стук нарастал, его было слышно сквозь грохот, он становился громче и ближе.

Ритмичный.

Шакал уже чувствовал его грудью – стук сливался с биением его сердца. Сердце. Копыта. По тоннелю раздалось визжащее эхо. Шакал поднял голову: он узнал этот звук.

Очажок.

Свин остановился прямо перед ним – Шакал не видел его, но слышал, чуял его запах. Сухое рыло, пульсирующее от затрудненного дыхания, ткнулось в его руку. Нет! Шакал попытался его отогнать, сказать, чтобы уходил обратно, но от языка в его пересохшем рту не было никакого толку. «Поворачивайся! Беги!» Свин снова взволнованно завизжал – тоже хрипло и слабо. «Черт, Очажок, ты умираешь! Уходи!» Но свин оставался на месте, подталкивая его клыками, стараясь подцепить его руку, заставить встать. Шакал поднял руку, ухватил варвара за гриву – и ощутил сухую, ломкую щетину. Затем сделал на собой усилие и забрался в седло.

Очажок тотчас повернулся и помчался прочь.

Лежа на шее своего свина, Шакал ощущал, как мучительный жар обливает его со всех сторон. Очажок бежал по тоннелю, который пересекал несметное число раз. Меха его легких с каждым разом раздувались все тяжелее. Шакал чувствовал, что его зверь слабел. Ездок слабо протянул руку к свинодергу, инстинктивно давая варвару команду сбавить ход, но Очажок только мотнул головой и фыркнул, не послушавшись. Каждый его вздох, перемежающийся со слабыми визгами, был отчетливо слышен. Опыт Шакала говорил ему, что зверь под ним был уже мертв. Полуорк кричал в тлеющую гриву любимого свина, когда перед ним возникло пятнышко света – и оно становилось все крупнее по мере того, как зверь громыхал по тоннелю. Выпрыгнув в расшатанные, покореженные ворота, Очажок вынес Шакала наружу, а когда приземлился – его ноги подкосились. Не в силах удержаться, Шакал вылетел из седла и упал в арку сторожки. Очажок завалился на бок в двух шагах от него. Шакал пополз к нему, глядя, как туловище зверя вздымается от последних вздохов. Ему хотелось только дотянуться до него и положить руку на прощание.

Но он не успел.

Шакал прополз последний, невыносимо короткий отрезок пути, положил голову на рыло Очажку и заплакал от бессильной ярости.

Вверху сторожка издала стон. На него осыпался небольшой каскад пыли и крошек известки: камни в арке держались все слабее. Шакал поднялся на колени, затем сел на корточки, ухватил Очажка за бивни и потянул из-под сторожки, не останавливаясь, пока они не оказались от нее на безопасном расстоянии. Встав на колени перед мертвым зверем, он смотрел, как стены Горнила рассыпаются на мелкие кусочки.

Когда над горизонтом взошло солнце, Шакал все еще был там с горьким ощущением своей вернувшейся странной силы. Он сидел на своем месте и когда на него упала тень и плечо сжала сильная рука.

– Прости меня, брат.

Шакал испытал облегчение, положив ладонь на тяжелые, крепкие пальцы, но глаза поднял неохотно – он боялся того, что может там увидеть. И через секунду увидел.

Над ним стоял Овес, перепачканный сажей и немного осунувшийся, но в остальном такой же, как всегда. Шакал протяжно выдохнул.

– Из-за Ваятеля я думал, что у тебя чума, – сказал он.

– Не у меня. – Овес помрачнел.

От его скорбного тона Шакал разом очнулся из забытья.

– А у кого тогда?

Овес кивком позвал его за собой. Шакал встал на ноги и двинулся за трикратом по дороге от Горнила, где они нашли Блажку и Серых ублюдков. Все сидели верхом и ждали. Красный Коготь, Кул’хуун, Хват, Дуболом и Заноза были с ними. Рядом в кустах собрались жители Отрадной – за ними присматривали сопляки. Все выглядели грязными и встревоженными: одни наблюдали за бушующим Горнилом, другие избегали смотреть в ту сторону. Сам Шакал уставился на знакомую фигуру, которая стояла в окружении копыта и держала в руках сверток, завернутый в одеяло.

Берил смотрела, как он приближается к ней, а когда подошел – отвернула одеяло, чтобы он увидел. Это был Пролаз, маленький трикрат из приюта. Он спал у Берил на руках и, когда Шакал на него посмотрел, слабо заскулил, чуть сдвинув бровки. Его круглое личико румянилось, а на шее появились гнойнички.

У Шакала упало сердце, и он в ужасе посмотрел на Берил.

– Я… я не понимаю. Как?

Впервые в жизни он увидел, как стойкость смотрительницы дала слабину, которая грозила ее сломить. С ее дрожащих губ слетел едва слышный шепот.