Джонатан Френч - Серые ублюдки [litres]

– Шакал, – заверил вождь, – когда тебя не станет, Овес преуспеет в этом копыте.

И тогда Шакал увидел то, что упускал годами. Это стало очевидно только теперь, когда его соперник стоял так близко. Даже запятнанные льняные повязки не могли скрыть надежды, которую Шакал прочел на лице Ваятеля.

– Вы хотите, чтобы он встал во главе после вас, – понял он.

– Тяжаки уважают силу, – сказал Ваятель. – С трикровным во главе стола мы дали бы понять, что она у нас есть. Ты достаточно умен, Шакал, и женщины хотят тебя, но наши враги не шлюхи и не няньки. Они орки. Ты не тот предводитель, который нужен Серым ублюдкам. Ты никогда им не был… и никогда не станешь.

Терпение Шакала истощила бессильная ярость, и он наклонился к лицу вождя.

– Так вытаскивай уже, на хрен, топор и избавься от меня!

Ваятель тоже качнулся к нему, так что носа Шакала коснулись его отвратительные повязки. Вождь повысил голос, и теперь его могли слышать все в комнате.

– Я вытащу этот топор, и ты будешь мертв, малец. Не тешь себя тщетной надеждой, что мое покрытое гнойниками тело не в состоянии отправить тебя ко всем чертям. Я похороню этот топор в твоем сердце, если это твой выбор! – Ваятель выдержал паузу.

Выбор? Гнев Шакала сменился замешательством.

Вождь набрал воздуха в грудь и отодвинулся от Шакала, прежде чем продолжить, на этот раз тише, но по-прежнему так, чтобы остальные слышали его.

– Я дам тебе выбор. Шанс. Стать вольным ездоком и остаться в живых.

Атмосфера в комнате разом изменилась. Шакал буквально чувствовал, что его братья, стоявшие за спиной Ваятеля, молча изумились этому внезапному акту милосердия. Некоторые обменялись ошеломленными взглядами. Блажка старательно сохраняла неподвижность.

Шакал был удивлен не меньше, стоя как вкопанный и пытаясь понять, почему вождь позволяет ему остаться в живых. И он понял. Убить его значило сильнее оттолкнуть от себя Овса, отдалить момент, когда Ваятель мог привлечь его на свою сторону. С самого детства влияние на Овса оказывал Шакал, а вождь об этом только мечтал. Вот почему он презирал Шакала все эти годы – он завидовал его влиянию на того, кого он задумал сделать своим преемником. Слишком поздно, но все было теперь так чертовски ясно! И все же Шакал не собирался помогать Ваятелю сделать Овса его марионеткой.

Он поднял подбородок и заговорил, чтобы слышали все в комнате.

– Я не кочевник, – произнес он. – Я умру тем, кто я есть, как Серый ублюдок.

Мелочник, Хорек и Гвоздь одобрительно кивнули. Глаза Меда наполнились смесью ужаса и благоговения. Глаза Блажки были закрыты, голова опущена.

Ваятель снова наклонился и понизил голос до заговорщицкого шепота.

– Тебе лучше подумать над этим решением хорошенько, малец. И подумать быстро.

– Быть может, когда-нибудь Овес и станет вождем, – прошипел Шакал в ответ, – но это случится потому, что он захочет раздавить вас каблуком, отомстить за убийство друга, а не потому, что вы подманивали его, как собаку, обещая больше мяса.

– Прекрасно, – ответил Ваятель, его улыбка вновь стала злорадной. – Не хочешь думать о себе, так подумай об эльфийке. Что, по-твоему, с ней случится, когда ты умрешь? Иди в кочевые, и, даю тебе слово, можешь взять ее с собой, ехать куда пожелаешь. Останешься здесь и умрешь со своей гордостью – клянусь всеми богами, что жаждут кровопролития, я отдам эту дырку Хорьку.

Увидев реакцию Шакала, Ваятель улыбнулся шире, обнажая пожелтевшие зубы.

– Ты же знаешь, кем Скабрезы были до войны, да, Шакал? Они были постельными рабами, грязными жеребцами, которые были призваны удовлетворять извращенные вкусы гиспартской знати. И не только женщин. Хорек маловат, чтобы это помнить, но наследие Скабрезов всегда привлекало всяких выродков. Он будет пользовать ее так, что даже орк проблюется, и тогда все, что с ней делал Меситель, покажется ей нежным отцовским поцелуем. Готов поспорить, он даже позволит нам всем смотреть, чтобы разделить удовольствие.

Шакал не был связан – его не держали ни веревки, ни цепи. Он с легкостью мог вытащить топор и разрубить вождю череп. И руки у него горели от желания это сделать. Черт, да он мог протянуть их и задушить старика, переломить его покрытую волдырями шею, прежде чем остальные успеют шелохнуться. Но в этой комнате у него было слишком мало друзей, чтобы пережить последствия. Даже Гвоздь не оправдал бы убийство. Это было против устава. И Шакал просто уничтожил бы Ублюдков, если бы убил сейчас вождя. У них не оставалось никого, кто обладал бы достаточной силой, чтобы вывести копыто из грядущего хаоса. Тем более когда Овес лежит с трещиной в черепе. Шакал не хотел, чтобы его запомнили как неудавшегося претендента, который предательски убил вождя и привел Серых ублюдков к падению. И более того – он не мог бросить Синицу. Он мог умереть назло планам Ваятеля или мог жить свободным ездоком, позаботившись о ее благополучии.

По сути, выбора не было.

– Давайте мне эльфийку, – проговорил Шакал, – и я уйду.

Ваятель слегка качнул головой.

– Скажи им.

Шакал посмотрел за спину вождя, на копыто и обнаружил, что у него пересохло в горле. Нужно было произнести слова, но они могли задушить его за предательство. Тяжело сглотнув, Шакал заговорил:

– При условии, что мне будет позволено уйти с эльфийкой, Синицей, я объявляю себя вольным ездоком… отрекаюсь от этого копыта. Клянусь под страхом смертной казни никогда больше не ступать в этот удел. Отныне я перестаю быть Серым ублюдком.

Лица его теперь уже бывших братьев окаменели.

– Можешь забрать своего свина и снаряжение, – объявил Ваятель. – И эльфийку. У тебя есть время до рассвета. Если останешься на земле Ублюдков, когда оно истечет, за тобой начнется охота. Ездоки, заберите свои топоры и отметьте ими предавшего свою семью.

Серые ублюдки один за другим подошли к пню и выдернули топоры из дерева. Лезвиями они проводили по коже Шакала, рисуя рваные порезы поперек его татуировок. Однако боль от острой стали была ничтожна в сравнении с оцепенелым отчаянием, которое охватило его, с ощущением, что вся его жизнь теперь стерта. Те, кто сейчас резал его плоть, прежде с ним ездили, ели, тренировались, сражались, одни были друзьями, другие врагами, но все вместе они были семьей, любили и презирали друг друга в годы общего смятения и славных побед. Но он сам, своими словами разорвал это родство, и они добровольно подходили, чтобы нанести ему рану, клянясь в том, что сделают, если он вернется. Шакал ждал, стиснув зубы, когда все это закончится.

Когда подошел черед Блажки, у Шакала уже кровоточили плечи, руки и грудь. Она искала глазами место, где поставить метку, и он увидел в ее твердом взгляде нерешительность. Шакал повернулся, явив ей татуировки на спине – самом подходящем месте для ее лезвия.