Джонатан Френч - Серые ублюдки [litres]

Кентавры были так заняты своей добычей на холме, что не заметили приближения полуорков.

Яростно махнув клинком, Шакал отсек задние ноги первому дикарю, подвернувшемуся под руку, и размахивал им, пока Очажок свирепо пробивал себе путь. Овес и Кул’хуун атаковали с силой урагана, расширив проход. Кентавры вопили от боли и испуга, когда свины разметали их ряды. С вершины холма донесся еще один крик – кричали уньяры, и стрелы полетели с новой силой. Они были невероятно метки, и Шакал благополучно миновал этот вихрь, сметавший только кентавров.

Теперь впереди был только склон, но лошаки уже поворачивались к ним. Копыто встретили копья и вопли. Шакал теперь тоже кричал – это был бессвязный, дикий вызов. Братья, скакавшие следом, вторили его голосу, и семеро превратились в целую орду. Шакал врезался в линию кентавров, рубя мечом направо и налево. Ему в лицо закричала женщина, оскалив зубы, и он рассек ее лезвием. В его поле зрения ворвалась веревка – петля лассо промелькнула, не поймав его. Зловещие, будто змеи, копья разили со всей силы, но он отбивал их и рубил тех, кто их заносил. А когда почувствовал сильный толчок в левый бок, едва не выбивший его из седла, Шакал, зарычав, выпрямился и продолжил убивать. Перерезав горло последнему кентавру, Шакал понял, что прорвался: копыта Очажка коснулись склона. Стрелы летели дождем, отчаянно свистя, пока полуорки взбирались на холм, перескакивая через трупы людей, лошадей и их отвратительных помесей.

Впереди – башня.

Позади – вопли жаждущих мести врагов.

Овес поравнялся с Шакалом, встав от него справа, лезвие его меча было сломано. Слева показался Пыльник. Новобранец улыбался, пытаясь заглянуть Шакалу в глаза, его переполняла гордость и триумф. И он продолжал улыбаться, когда лассо затянулось у него на шее и беспощадно утащило назад.

Шакала захлестнула ярость. Он не собирался отдавать брата этим животным!

Скомандовав Очажку бежать дальше, Шакал задрал ноги, развернувшись в седле, скатился на позвоночнике по свиному заду. Когда ботинки коснулись наклонной земли, он развернулся и увидел, как Пыльника волокут навстречу орде кипящих от бешенства кентавров. Шакал бросился в погоню прыжками вниз по склону. Затем нагнулся и рубанул мечом, перерезав веревку. Обмякшее тело Пыльника замерло, а Шакал перекатился на ноги, очутившись между новобранцем и цепью завывающих тавров. Даже в гору они мчались с бешеной скоростью. Копья, копыта и кружащиеся лассо стремительно приближались. Многие в первых рядах становились на дыбы, и стрелы впивались им в тела. Стрелы летели шквалом, но кентавры просто проносились мимо павших товарищей, продолжая наступать. Однако их продвижение все же застопорилось. Шакал взвалил Пыльника на плечи и побежал вверх по склону. Ноги жгло под тяжестью груза, он с трудом продвигался вперед, надеясь, что стрелы уньяр задержат тавров и он сможет достичь вершины. Но судя по приближающимся крикам у него за спиной, надежда эта была тщетной. Тогда перед ним возникло его копыто, промчалось мимо, взметая песок. Шакал бежал не останавливаясь и только слышал, как его братья встретили кентавров.

Когда он добрался до вершины, уньярские лучники расступились, чтобы пропустить его. Зирко тоже был там, держа в руке широкий короткий меч, и со спокойной решимостью командовал воинами племени. Больше никого из полуросликов не было.

– Ты снова пришел вовремя, полуорк, – возвестил маленький жрец.

Не обращая на него внимания, Шакал опустил Пыльника на землю и свистом подозвал Очажка. Ему нужно было присоединиться к своему копыту, если там кто-то еще оставался в живых.

Но прежде чем он забрался в седло, в зазор между лучниками ворвался Овес, а за ним Кул’хуун. У Клыка зияла рана поперек лба и сочилась кровь между ребер, но глаза ничуть не утратили своего дикого блеска. После долгой паузы прискакал Кремень. Он был весь в крови, но, похоже, не своей. Сразу за трикратом примчался Хват, затем Красный Коготь. Старый Бивень выглядел ошеломленным и, качая головой, соскользнул с седла.

– Ты сам двинутый, что те тавры! – упрекнул он Шакала, но в его голосе слышалось почтительное благоговение. – Кто вообще возвращается за юнцом, которого стащили со свина?

Шакал окинул копыто взглядом.

– Я не ожидал, что вы все окажетесь такими же дурными, как я. Как вас вообще не зарубили?

– Нам помогали, – ответил Хват, и в этот момент сквозь линию лучников прорвалась дюжина уньярских всадников – все, кто остался от тридцати воинов, которых видел Шакал со своим копытом у подножия холма.

Взгляды их широких косых глаз были направлены на Шакала, все улыбались. Один из них что-то произнес, запыхавшись, на чужеземном языке.

Не обращая на них внимания, Шакал отвернулся, чтобы найти Овса.

– Готовься. Нам нужно спуститься с другой стороны.

Глаза друга тревожно скользнули вниз. Проследив за его взглядом, Шакал увидел торчащее из-под своей левой руки кентаврское копье. Со сдавленным рычанием полуорк вытащил его и бросил на землю.

– Хват, Кул’хуун! Стройтесь, спускаемся опять. Кремень!

– Шакал, – медленно произнес Овес.

– Нам нужно спускаться! – сказал ему Шакал. – Пока они не пришли в себя.

К его свину подошел Зирко.

– Нет нужды, – сообщил полурослик спокойно, покосившись на горизонт.

И Шакал увидел, что небо уже начинало окрашиваться рассветом. Предательская луна, устроившаяся в слабеющей полосе ночи, убывала, превращаясь в бледный полумесяц. Внизу кентавры уносились живыми потоками назад в свои древние тенистые рощи и увитые виноградом храмы. Отряды возвращающихся уньяр ускоряли отход лошаков потоком стрел возмездия.

– Закончилось, – объявил Зирко.

Местные продолжали изумленно пялиться на Шакала, повторяя слова, что произнес первый. Лучники на холме повернулись к ним и начали собираться вокруг. Один из них схватил копье, которое Шакал извлек из своего тела, и, благоговейно вознеся, вскинул его над головой.

– Ва гара Аттукхан! – крикнул он, и его сородичи издали победоносный клич.

Зов был услышан, и башня огласилась уньярским песнопением.

Шакал посмотрел на Зирко.

– Что они говорят?

– Они приветствуют тебя, – ответил жрец. – Они теперь знают, кто ты.

– А кто он? – спросил Овес. На его лице отразилось замешательство, в котором пребывал и сам Шакал.

– Рука Аттукхана, – ответил Зирко торжественно, с легкой довольной улыбкой.

Шакал устало огляделся по сторонам. Всюду были радостные лица уньяр – людей, которые, думал он, никогда не улыбаются. Все голоса звучали восторженно, все руки были воздеты к небу. Как бы они ни были изнурены этой кровавой ночью, какое бы отчаяние от понесенных потерь ни переполняло их сердца – все это скрылось, когда они кричали похвалы Шакалу на языке, который он не понимал.