Дженн Лайонс - Погибель королей [litres]

Я выдохнул.

– Она не бессмертна. Так вот почему она выглядит старой.

– Хамезра выглядит старой, потому что хочет этого.

– Погоди. Кто тогда Тераэт?

– Он – сложный. – Док рассмеялся. – И пусть никто не говорит, что у богини Таэны нет чувства юмора. Или за этот розыгрыш я должен благодарить Галаву?

– Не понимаю, о чем ты. – Еда не избавила меня от головокружения. Я по-прежнему ощущал слабость.

– Не удивительно.

Я попытался сфокусировать взгляд и мысли, но они все время ускользали.

– Почему… почему ванэ остались единственной расой бессмертных?

– А… – Он вздохнул и посмотрел на свои руки. – Это моя вина.

– Что? Ты лично виноват в этом?

– Да. Я лично. Ванэ должны были пожертвовать своим бессмертием, а не ворамеры. Как говорится, пришел наш черед. – Док хлопнул ладонью по столу и встал. – Это древняя история. Более важно то, что тебе нужно многому научиться – и, как видишь, враги не дадут тебе поблажки просто потому, что ты молод и неопытен. Поэтому так же должен действовать и я.

Мир у меня перед глазами начал расплываться. Я посмотрел на чашку с чаем. Среди чайных листьев были аккуратно спрятаны маленькие кусочки водоросли вискории.

Лучший способ спрятать вкус – это вино, но крепкий чай почти так же хорош в этом отношении.

– Я беру назад свои слова о том, что ты умнее, чем кажешься. Умный человек побоялся бы съесть или выпить то, что предложил ему незнакомец, – сказал Док.

– Ты… – Я собирался назвать его разными грязными именами и задеть его чувства, но это желание быстро исчезло. Головокружение одолело меня.

Картинка перед глазами превратилась в мягкую темноту, которая окутала меня и нежно уложила на каменный пол.

– Находиться здесь нам запрещено, – предупредил Кирина Гален, когда они вместе ползли по служебному коридору высотой пять футов на дальней стороне дворца. В руках Гален торжественно и с достоинством держал почерневший железный ключ. Гален сожалел о том, что показал тайную комнату своему новому брату так рано, однако наслаждался возможностью поделиться столь роскошным секретом. Он был уверен, что Кирин будет поражен.

– Ой, но ведь запрещенное интереснее всего, – ухмыльнулся Кирин.

– Точно! Эту комнату показал мне дядя Баврин, а он, думаю, узнал о ней от одного из старших братьев, Седрика или Донирана, когда они еще были живы. Я прихожу сюда, когда хочу спрятаться ото всех.

Он отпер замок и толкнул дверь. Она всегда открывалась тяжело, несмотря на то, что Гален часто смазывал петли маслом. Основание двери зацепилось за грубую каменную плитку. Гален несколько раз ударил по двери ногой, пока она не преодолела самую высокую преграду. Наконец дверь приоткрылась настолько, что оба юноши смогли протиснуться в образовавшуюся щель. Когда Галену было десять, сделать это ему было легче.

Потолок в комнате был достаточно высоким, чтобы они смогли выпрямиться. Даже до того, как Гален зажег фонарь, который держал у двери, Кирин одобрительно присвистнул. Гален почувствовал громадное облегчение. Он расстроился бы, если новый брат не восхитился бы комнатой, которую Гален все свое детство считал безопасной гаванью.

Фонарь осветил комнату. В ее центре возвышалась золотая статуя женщины. Ее голову украшали изысканные металлические розы, а вокруг шеи и бедер тянулся пояс из черепов. В руках она держала клинки: десятки ножей, кинжалов, заточек, крисов и тонких стилетов. Все они были похожи на смертельно опасные цветы. В мерцающем свете она оживала и нависала над юношами, давая им свое благословение.

– Ого.

– Сама Таэна! – кивнул Гален. – Я, конечно, не знаю, что здесь делает эта статуя, но… – Он пожал плечами. – Здесь много разного забытого хлама.

– Это настоящее золото. – Кирин подошел к статуе, чтобы как следует разглядеть ее.

– Да, да, настоящее. Даже у Черных Врат нет статуи из чистого золота.

Кирин удивленно посмотрел на Галена.

– Так и у нас тоже нет. Это сусальное золото. Иначе статуя бы рухнула под собственной тяжестью.

– Ну да… – разочарованно протянул Гален. – Зато здесь, на черепах, засохшая кровь!

– Да, это жуть. – Кирин искоса взглянул на Галена, а затем добавил: – Можешь продавать входные билеты.

– Никто не знает, что она здесь. Ну ладно, никто, кроме тебя, меня и дяди Баврина. – Гален улыбнулся Кирину и стал рыться в груде вещей.

– Ты хочешь сказать – никто, кроме тебя, меня, дяди Баврина и тех, кто построил эту комнату.

– Они, скорее всего, много лет как умерли, – сказал Гален и замахал рукой, подзывая брата к себе. – Иди сюда. Хочу тебе кое-что показать.

– Как они вообще сюда ее притащили? – задумчиво спросил Кирин. – По этому узкому коридорчику она ни за что бы не прошла.

– Кирин, сюда, – настойчиво повторил Гален.

– Неужели тебе это совсем не интересно? – спросил Кирин. На брата он даже не смотрел, а обводил взглядом контуры статуи, оценивал ее размеры по сравнению с высотой крошечной двери, в которую они вошли, согнувшись в три погибели. – Нет, ни за что… Разве только разломать статую на части.

– Я же говорю: в комнату сваливали разный хлам.

Кирин прикусил губу.

– Но почему… ладно, ладно. Что там у тебя?

Гален поднял картину и стащил закрывавший ее кусок бархата.

Кирин побледнел.

– Таджа…

– Ну? – Гален прислонил картину к стопке других и отошел на несколько шагов. – Заметил сходство? Он такой же, как ты, в точности.

Гален не знал, когда был написан этот портрет, но на нем был изображен Верховный лорд в зените своей власти. Он был невероятно красивым, золотоволосым, с сапфировыми глазами – это была синева отмеченных богами представителей дома де Мон. Гален всегда подмечал сходство с Дарзином, однако новый брат был похож на лорда значительно больше. Могло даже показаться, что кто-то отправился в будущее и нарисовал Кирина уже взрослым человеком; в том, что они родственники, не могло быть никаких сомнений.

Кирин молчал, но Гален решил, что выражение его лица говорит само за себя. Гален вдруг почувствовал себя виноватым. Он просто хотел показать Кирину, что тот – часть семьи, показать ему, что он не должен оскорблять имя де Монов. Кирин не казался потрясенным или пристыженным. Увиденное, похоже, его опечалило. Галену вдруг пришла в голову мысль о том, что Кирин не ждал и не искал доказательств. То, что Кирин – в самом деле де Мон, было для него не спасением, а приговором.

Кирин подошел к картине, встал перед ней на колени и обвел пальцем надпись на золотой пластинке.

– Педрон де Мон, – прошептал юноша.

– Он – наш двоюродный прадед. Его мать была золотоволосой рабыней-ванэ. Кто-то из наших родичей убил ее после того, как она родила Тишар, сестру Педрона. Многие полагают, что поэтому он стал таким злым. Он возненавидел дом де Мон за убийство его матери и решил уничтожить нас.