Руслан Галеев - Трансгалактический Моджо-тайп

– Возможно. Но вы уже знаете. Мистер Хант, вы читали Достоевского?

– Да… Что-то… в университете.

– Бета-Массачусетс, да… Тогда вам должно быть известно, что граница между добром и злом – размыта. И одно, зачастую, порождает другое.

Я проглотил второй кусок, осознав, что люди Мистера Смита прошерстили мою биографию, и вероятно, вся моя подноготная известна этому человеку, о котором мне неизвестно почти ничего. И все же я попытался взять себя в руки.

– Мистер Смит… да, вы правы, но… дальняя разведка…

– Моя семья прилетела на «Федоре Достоевском», – Мистеру Смиту было наплевать на мои попытки направить разговор в нужное мне русло. Он заранее решил, что именно должно прозвучать. Он бы продолжал в том же духе, даже если бы я растворился в воздухе.

– Моя семья и Ирёку… И мы был на том корабле.

– Но… тогда вам должно быть…

– Очень много лет. Чудеса современной медицины, деньги и правильные связи. Мы с Ирёку были младенцами, когда корабль сел на «Спасении».

– Жуткая планетка. Мне как-то довелось там…

– Да, жуткая. Снег, лед, вечная зима. Ледниковый период. Но есть кислород и атмосфера. И экваториальная зона, где морозы были не такими смертельными. Жуткая… Тем не менее, она дала человечеству выжить. Она и двигатели разделения. Что вы знаете о «Федоре Достоевском»?

– Немного. На нем одним из первых произошел сбой двигателя разделения. Тем не менее, каким-то чудом корабль вышел всего в половине светового года от Спасения.

– И после этого полет продолжался еще семь лет. Но ни один другой корабль, у которого отказал двигатель разделения, так и не прибыл к месту назначения. А нам повезло.

Мистер Смит кивает кому-то.

Чернокожий слуга в белом смокинге появляется из-за фонтана, разливает кофе по чашкам, размером с абрикос, и исчезает.

– То, что произошло с нашим кораблем – чудо, господин Хант. Чудо, давшее маленький росток жизни. Человечеству хватило этой малости. Но… мне плевать на человечество. Это чудо дало жизнь двум младенцам. Одного из которых позже забрали деньги.

– Вы… говорите про вашего врага с ножом?

– Это была катана. И Ирёку был моим другом. Но между нами встали деньги. Однажды он решил убить меня. А я – его. Вы можете это объяснить?

– Простите, мистер Смит, я не…

– Вы можете объяснить, как, едва не исчезнув, пронзив гигантские расстояния, и снова воссоздавшись из мертвой пустоты космоса, люди принесли с собой все это? Деньги. Полицию. Убийц вроде меня. Религиозную сегрегацию. Цвет кожи. Зло. Прокуроров с адвокатами. Политиков… Политиков, прежде всего. Разве после такого мы достойны надежды?

– А как вы сами считаете?

Он долго молчит, глядя куда-то в пространство за фонтаном, потом вздыхает и отвечает, почти как нормальный человек.

– Думаю – все-таки достойны. Думаю, мы просто еще слепы, как новорожденные котята, и не способны увидеть промысла в случившемся… нам дали возможность познать, повзрослев, но для этого нужна надежда. И будущее…

– Мистер Смит, правда ли, что…

– Я вкладываю огромные деньги в службу дальней разведки? Правда. Я был ее основателем? Нет. Это детище Ирёку. Я лишь пытаюсь достойно продолжать его дело. Мой друг считал, что те корабли, что не пришли к Спасению в не меньшей степени достойны чуда, чем «Федор Достоевский». И если мы можем стать его посыльными – посыльными этого чуда, – мы обязаны ими быть.

Покинув «Симпсон Фэмили Мариот», я первым делом отпускаю такси. Меньше всего мне нужна сейчас клаустрофобия подземки и ферропластовых тоннелей. После такого разговора мне необходим кислород, пейзажи бескрайних просторов с высоты ленивого птичьего полета, и тот дешевый виски, который подают на рейсовых дирижаблях Джетро-Талла. Тем более, что по времени воздушная дорога до отеля Ревущего Медведя займет немногим больше времени, чем подземная, ведь чертовы дирижабли летают пусть и медленно, но по прямой, а такси приходится юлить, подчиняясь дорожной планировке. Единственная существенная разница – за дирижабль мне придется заплатить, а я ненавижу платить, когда платить необязательно.

На душе у меня тяжело. Душно. И дело отнюдь не в жаре. Проклятый мистер Смит и этот его пятнадцатиминутный монолог вроде бы ни о чем. Какого черта? Я не заканчивал семинарии, и не научен отпускать грехи. Мои принципы вопят мне в оба уха, что следует немедленно очистить память консоли и забыть об этой встрече. Старый душегуб вспомнил о душе, осознал собственное несовершенство, и что с того? В очередной раз очередной бедолага оказался не способен взять вину за свои грехи на себя, и обвинил в этом общество. Общество, систему, деньги, политиков… Даже чудо «Федора Достоевского» использовал для того, чтобы мне стало яснее. Мой внутренний голос вопит, как ягненок на заклании.

Но вот в чем дело. За то время, пока я делал карьеру репортера-блогера, я научился разбираться в людях. Я могу работать сканером на таможне, я за километр увижу чувака, везущего наркоту. Правда, я вряд ли стану его задерживать, но это уже вопросы персональной юрисдикции. Так вот, после этой душной встречи с Мистером Смитом осталась одна смущающая деталь. Я был уверен, нет, я знал на все волшебные 146 %, что Мистер Смит не раскаивался. И это рушило логику всех приводимых моим внутренним голосом аргументов к такой-то матери. Ведь если не было раскаяния… значит Мистер Смит говорил искренне. И вот это меня уже нервировало. Мафиози, убийца, братоубийца – совершенно искренне рассуждающий о людях, младенческой цивилизации и чуде…

А впрочем, к черту, я умываю руки. Давайте вы сами решите для себя, какого черта в этой истории делает Мистер Смит из «Симпсон Фэмили Мариот».

Ее зовут Ким, у нее прекрасная маленькая грудь, крепкие ноги, стремительный язык и степень бакалавра в области медицины, а точнее – сексо-терапии. Я вроде бы пьян, хотя выпил явно недостаточно. Видимо дело в пьянящей магии плоти.

– Значит, ты… вроде как, бакалавр секса?

– Да, – Ким торопливо кивает, – как одного из видов психотерапии.

– Как думаешь, у меня получиться получить разрешение написать про ваш факультет?

– Я не знаю…

– Только ты должна понимать мой стиль работы. Это же гонзо. Поэтому изначально, я должен изучить вопрос изнутри, поприсутствовать на ваших занятиях…

Она хитро усмехается. Умная девочка.

– Том, – говорит она, – секс и академический секс, как вид психотерапии – две разные вещи.

– Ну, я уж как-нибудь разберусь. Обязательно. После, так сказать, глубокого зондирования вопроса. Слушай, а что, вы тут все бакалавры?