Джон Толкин - Хоббит [litres]

– Пошли обратно! – сказал он. – Здесь нам делать нечего. Эти мрачные птицы мне совсем не нравятся, может быть, они шпионы.

– А дракон еще жив и сидит в Горе, – сказал хоббит. – Мне так кажется по дыму.

– Дым сам по себе ни о чем не говорит, – сказал Балин. – Не сомневаюсь, что ты прав, но дракон может вылезти, может лежать где-нибудь на склоне и наблюдать за нами. Наверное, дым и вонючий пар заполнили все пещеры и теперь выходят наружу.

С мрачными мыслями под вороний грай они медленно вернулись в лагерь. Совсем недавно, в июне, они гостили в приветливом Доме Элронда, а сейчас время катилось к зиме, и те приятные времена, казалось, прошли давным-давно. Путники были совсем одни в гибельной пустыне без надежды на чью бы то ни было помощь. Они подошли к концу Похода, но были не ближе к его цели, чем в самом начале. Короче, все пали духом.

Странно, но теперь Бильбо отчаивался меньше остальных. Он часто просил у Торина карту и разглядывал ее, размышляя над рунами и лунными знаками, которые читал Элронд. Именно он заставил гномов начать опасную разведку западных склонов в поисках тайного хода. Поэтому они перенесли лагерь в узкую ложбину, не такую открытую, как долина у реки, и защищенную невысокими отрогами Горы. Там было меньше следов дракона, и росла трава для пони.

Из этого лагеря, стараясь не высовываться из тени утесов, с утра до вечера, пока солнце не скрылось за дальним Лесом, они каждый день работали партиями, разыскивая тропы в Гору. Если карта говорила правду, то тайный ход должен был скрываться где-то над утесом именно на этом склоне. Но каждый день они возвращались в лагерь без новостей.

И вдруг неожиданно они наткнулись на то, что искали.

Фили, Кили и хоббит в тот день пошли на край ложбины и полезли через наваленные в ее южном углу камни. Примерно в полдень, с трудом обходя большой камень, столбом вставший на пути, Бильбо заметил нечто похожее на грубо высеченные ступени. Они вели вверх. В волнении хоббит и гномы полезли по этим ступеням и нашли их продолжение в виде узкой тропинки. То теряясь, то возникая вновь, она явно вела к вершине южного отрога, а потом на другую скалу, вернее, на узкий карниз, который шел по траверсу Горы, по ее западной стене на север.

Поднявшись на этот выступ, они взглянули вниз и увидели, что находятся на утесе в начале ущелья и смотрят на свой собственный лагерь. Очень осторожно двинулись по карнизу, шаг в шаг, друг за другом, придерживаясь за стену, а потом стена как бы раздвинулась. То, что они увидели, была не пещерой, а площадкой, открытой сверху, ограниченной с трех сторон почти отвесными стенками и заросшей мягкой травой, на которую они по очереди вступили. Снизу не виден был даже вход на площадку, потому что его закрывал скальный карниз, а с большого расстояния он казался узкой трещиной. В глубине площадки нижняя часть стены была совершенно гладкой, будто ее обрабатывали каменщики, но на ней не виднелось ни единой трещины, никаких признаков искусственного соединения с Горой. Они были уверены, что нашли потайную дверь, но не обнаружили ни петель, ни порога, ни косяка, ни замочной скважины. Они попытались постучать, толкнуть ее, сдвинуть, попросили открыться, произнесли отрывки заклинаний, – ничто не шелохнулось. Они были одни, даже птицы здесь в тот день не летали. После всех их усилий по-прежнему зеленела трава, светило солнце и молчала недвижная каменная стена. Наконец они устали и легли на траву отдохнуть. А потом наступил вечер, и пришлось спуститься в лагерь.

В лагере допоздна царило возбуждение. Утром опять приготовились подниматься на карниз, на этот раз пошли почти все, внизу оставили только Бофура и Бомбура присматривать за пони и вещами, которые принесли от реки. По тропе по карнизу нельзя было пронести тюков – он был очень узок и круто обрывался с одной стороны вниз локтей на полтораста, а под ним торчали острые камни. Каждый гном обмотал вокруг пояса веревку. Когда они благополучно добрались до травянистой площадки в нише, то устроили там новый лагерь, подняв на веревках снизу все, что было нужно.

Потом они так же опускали вниз кого-нибудь из гномов побойчее, например, Фили или Кили, чтобы обменяться новостями или постоять на карауле внизу, когда Бофур поднимался в верхний лагерь. Бомбур не желал подниматься ни по тропе, ни на веревке.

– Я толстый, лазать по стенам, как муха, не могу, – говорил он. – Голова закружится, наступлю себе на бороду, и станет вас тринадцать. И никакая веревка не выдержит. (К счастью, он ошибался, как вы увидите позднее.)

Тем временем некоторые обследовали карниз дальше и нашли там тропу, которая вела еще выше в Гору; но сейчас она была не нужна, и заходить по ней в скалы они не решались. Здесь, наверху, стояла тишина, нарушал ее лишь свист ветра в трещинах. Даже птиц не было слышно. Разговаривали они шепотом, петь и кричать боялись, ибо опасность могла таиться за каждым камнем.

А вот с гладкой стеной они опять возились напрасно. От волнения и нетерпения никто не вспомнил ни про руны, ни про лунные буквы, все толпились возле гладкого камня, ощупывая его сверху вниз и во всех направлениях, пытаясь найти хотя бы место, которое может открыться, как дверь, – но безрезультатно. Из Озерного Города они взяли разный инструмент, даже ломики, но рукоятки молотов ломались и трещали, раня им руки, а сталь гнулась, как олово. Они поняли, что подрыть стену не удастся, и вообще против чар ничто не поможет, а каждый их бесполезный удар по стене отдавался таким эхом, что становилось страшно.

Вот эту возню они назвали сидением на пороге – никакого порога там, конечно, не было, но они, не сговариваясь, стали называть так заросшую травой площадку под стеной, помня слова Бильбо, произнесенные давным-давно в его хоббичьей норе на Неожиданной Вечеринке. Он же сказал, что если долго посидеть на пороге, то можно будет что-нибудь придумать. И они сидели. И думали. И бродили взад-вперед. И становились все мрачнее. Когда нашли сюда дорогу, настроение немного поднялось, но теперь снова приуныли. Однако ни сдаться, ни уйти не смогли. Хоббиту сидение на пороге казалось скучным и утомительным, хотя, если гномы его спрашивали, что он делает, он отвечал:

– Вы сказали, что мое дело – сидеть на пороге и думать, вот я и сижу.

Но он ничего не мог придумать, и все чаще размышлял не о двери, а о том, что осталось за голубым горизонтом, о мирном Хоббитшире, о Круче и о своей милой хоббичьей норке. Он ничего не делал, только сидел, опершись спиной о скалу, и смотрел через трещину-вход вдаль, на запад, поверх широкой равнины, за которой виднелась мрачная стена Лихолесья, и еще дальше, и иногда ему казалось, что он видит сверкающие вершины Мглистых Гор, очень маленькие с такого расстояния.