Владимир Матвеев - Своя-чужая война [litres]

Пока Атей Призрак вместе со своими воинами отстаивали право на существование их княжества на просторах Тивалены, его столица росла и строилась. Рос и торг, превратившись в небольшой городок, уютно примостившийся у ее стен. Рос и посад вокруг стен Оплота.

– А это что еще за диво? – вдруг остановился Атей, показывая на небольшую площадь возле Купеческих ворот.

На мощенном камнем пятачке, всего с полсотни шагов в диаметре, были вкопаны около десятка столбов. Возле трех из них, обхватив руками отполированные стволы, сейчас стояли разумные.

– Это площадь Позора, – ответила неизвестно откуда появившаяся Бенигна в сопровождении нескольких стражников. – Здравия, княже.

– Здравствуй, Яшма, – улыбнулся Атей и, подойдя к женщине, крепко ее обнял и поцеловал в обе щеки. – Я очень рад тебя видеть.

– Эх, – вздохнула гнома, смахнув набежавшую слезу, – как же давно меня мужчина не обнимал.

– А как же Гмар? – удивился Призрак.

– Этого… – гневно сверкнула глазами и выругалась про себя Бенигна, – приходится чуть ли не силком из кузни домой загонять. Ты уж скажи ему, княже, что не дело жену вниманием обделять. Мы, бабы, ласку любим, а где та ласка, если мужа дома нет? Вот заведу себе воздыхателя – будет знать.

Последние слова главы городской управы потонули в жизнерадостном смехе стоящего рядом народа. И в этот самый момент Атей действительно понял, что вернулся домой.

– Так что это за позорники? – снова задал свой вопрос Атей. – И что с ними будет? Видишь, Бенигна, какой князь у вас – даже не знает, как правосудие у него в столице вершится.

– Это, княже, не правосудие, – покачала головой гнома. – Это воспитание. Раз уж словесные увещевания не доходят, приходится применять более действенные методы. А правосудие вершат вон там, – кивнула она в сторону Торгового городка, где князь увидел еще одну небольшую площадь. На ней стояла деревянная колода для радикального наказания и козлы, на которых, видимо, растягивали провинившихся, чтобы всыпать плетей.

– И часто эти приспособления в работе? – нахмурился Атей.

– Ты знаешь, княже, – ответила Яшма, – сначала не пустовали, особенно козлы. Они и сейчас, правда, пользуются «популярностью», особенно в последние дни десятиц, когда здесь не продохнуть от народа. Воровство, драки, жульничество – все это всегда сопровождало те места, где звенит монета. Вот и приходится вразумлять. Колоду же всего пару раз пока использовали. Ну не поняли воры, что с ними в игры играть никто не собирается, так на кого пенять? Первый раз десять плетей, второй – двадцать пять. Ну а потом извините – раз рука так и стремится в чужой карман залезть, значит, ей или в своем не живется, или лишняя она. А это место, – она снова повернулась к столбам, – именно площадь Позора. Постоят денечек, а кто и два-три, и подумают о своих поступках. А народ на них посмотрит, запомнит и решит для себя, как с ними вести себя впредь.

– Ну а все же? – не унимался князь. – Чем вон тот вихрастый паренек, к примеру, провинился?

– А вон его отец рядом с ним сидит и краснеет, – указала она на осунувшегося мужика недалеко от столба, к которому был привязан парень. – Пусть и расскажет.

Услышав, что разговор зашел о нем, мужик встал и молча подошел к князю.

– Здравия, ваша светлость, – поклонился тот.

– И тебе здравия, хлебопашец, – без труда определил Атей род занятий подошедшего. – Как зовут-то тебя и за что сына обнимать столб заставил?

– Аским Соха я, – вздохнул трудяга. – И вы правы, ваша светлость, всю свою жизнь я выращиваю хлеб. А этого трутня сам приволок сюда. Чуть все посевы не потравил, хургово отродье, – зло сплюнул он себе под ноги. – Простите, ваша светлость, – вдруг испугался он своего поступка. Князь, конечно, у них добрый, но он все же князь.

– Чем же он так провинился перед тобой? – не обращая на его поступок внимания, вновь спросил Атей.

– Не передо мной, – покачал пахарь головой. – Перед людьми, курва этакая. Заснул, а стадо на поле пошло. Хорошо хоть, только краем посевов прошли, но и того хватило. Хлеб-то убирать уже собирались через день, гляди, осыпаться начнет. Вот коровушки и подмогли. Пусть теперь постоит и подумает о том, что чуть всю деревню не только без хлеба не оставил, но и без стада. Корова ведь глупая животника, обожралась бы на радостях от привалившего счастья, а потом животами бы маялась. А то и под нож бы пришлось пустить. Ну а я сам рядом с ним здесь сижу, чтоб и меня видели люди, – вздохнул он тяжело. – Пусть смотрят, какого я обалдуя воспитал.

– Тятя-я-я-я, – раздался всхлип от столба. – Я ж не специально. Полночи не спал, вот и сморило.

– А кто тебя заставлял по девкам эти полночи бегать? – припечатал Аским. – Или они тебя силком возле подолов своих держали? Молчи уж, позорник. – Соха снова повернулся к князю и чуть слышно проговорил: – Так-то он толковый малец. Науку мою впитывает, как сухая земля воду. Но заносит иногда. Да и молод еще – девки ум будоражат.

– Вот что, Аским, – выслушав его, проговорил Атей. – Я думаю, он уже понял свою вину. Не след ему стоять здесь. У такого достойного отца просто не может быть бестолкового сына. Ты лучше всыпь ему дома для закрепления урока пару раз вожжами, – на ухо с улыбкой прошептал он. Потом выпрямился и с серьезным видом добавил: – Я рад знакомству с тобой, Аским Соха. Не каждый поступил бы так же, как ты. Для этого нужна не только смелость, нужно иметь честь. Держи, – отцепил он от пояса один из кинжалов, что ему сковал Окалина. – Глядишь, выручит когда-нибудь.

– Спасибо, ваша светлость, – поклонился землепашец, бережно прижимая к груди подарок. – Истинная честь – служивать вам. И я благодарю богов, что в свое время сделал правильный выбор. А теперь позвольте мне забрать этого шалопая.

– Давай, Аским, – улыбнулся Атей. – Только ты не усердствуй дома сильно.

– Я аккуратно, ваша светлость, – наконец улыбнулся и мужик. – Работать мое воспитание ему не помешает, разве только сидеть неудобно и больно будет.

Развернувшись, Соха быстро направился к позорному столбу, где, ловко орудуя подаренным кинжалом, стал срезать веревки с рук сына, приговаривая при этом, чтобы тот благодарил князя, что все так закончилось для него.

– Вот он костяк нашего княжества, – глядя в спину удаляющегося хлебопашца, проговорил Призрак. – Ради вот таких, как он, и стоит лить свою кровь. Им нужно лишь дать нормально работать, и тогда они накормят и своего князя с дружиной, и сами голодными не останутся. Еще и излишки продадут за звонкую монету.

– А вот и матушка, – шутливо произнесла Катаюн, увидев, как из ворот выметаются сначала вайрон в ипостаси волков, а потом появляется небольшая кавалькада, возглавляемая неоседланным Агатом.