Глен Кук - Крепость во тьме [книги 1, 2, 9] [сборник litres с оптимизированными иллюстрациями]

Эль-Мюрид радостно рассмеялся, увидев вдали шпили Храмов, возвышавшиеся, словно серебристые башни в лунном свете. Час пробил. Королевство уже в его руках.

– Спасибо, Юсиф, – прошептал он. – На этот раз ты сам себя перехитрил.

Гаруну казалось, будто Аль-Ремиш нисколько не изменился: те же пыль, грязь, паразиты и шум, которые он помнил. От разогретых стен котловины, как всегда, исходила невыносимая жара. Среди скопления палаток расхваливали товары бродячие торговцы. Женщины кричали на детей и других женщин. Измученные зноем мужчины при первом же удобном случае срывали злость на посторонних. Разве что народу было несколько меньше, чем в прошлый раз. Однако он знал, что с приближением Дишархуна все станет иначе и по мере того, как столица будет заполняться людьми, возрастет и всеобщее напряжение.

В воздухе висело ощущение тревоги, непрекращающегося ожидания неприятностей. Никто не высказывал его словами, но появление валига Эль-Асвада с домочадцами и войском вызвало чувство вины и стыда у тех, кто ничего не сделал, чтобы помочь Юсифу или поддержать его во время долгой войны на юге. На столицу также пала бледная тень страха – реальность угрозы, которую представлял Эль-Мюрид, более невозможно было отрицать, если только упрямо не закрывать глаза.

– Именно так они и поступают, – сказал Гаруну Радетик. – Зажмуриваются изо всех сил. Такова природа человека – надеяться, что если на какие-то вещи не обращать внимания, то они исчезнут сами собой.

– Некоторые ведут себя так, будто это наша вина. Мы сделали все, что могли. Чего они еще хотят?

– И это тоже человеческая природа. Человек – прирожденный злодей, ограниченный, близорукий и неблагодарный.

Гарун искоса взглянул на учителя и язвительно усмехнулся:

– Никогда не слышал от тебя столь мрачных слов, Мегелин.

– Я успел выучить несколько горьких уроков. И боюсь, они в той же мере относятся к так называемым цивилизованным людям у меня на родине.

– Что там происходит? – Вокруг палатки отца возникла суматоха.

Гарун заметил людей с эмблемами Королевского двора:

– Давай выясним.

Возле палатки они встретили Фуада. Вид у него был озадаченный.

– Что такое? – спросил Гарун.

– Ахмед. Он попросил твоего отца и Али быть сегодня вечером его гостями. Вместе с королем.

– Ты удивлен? – усмехнулся Радетик.

– После того как они несколько дней делали вид, будто нас не существует, – да.

По спине Гаруна пробежали мурашки. Он окинул взглядом близлежащие холмы. Солнце уже садилось, и собирались тени, вызывая дурное предчувствие.

– Скажи Юсифу, пусть держит свои взгляды при себе, – посоветовал Радетик. – Сейчас общество их не приемлет. Абуд стар и медлителен, и ему нужно время, чтобы смириться с потерей южной пустыни.

– Он бы смирился с этим быстрее, не путайся у него под ногами этот идиот Ахмед.

– Возможно. Гарун, в чем дело?

– Не знаю. Что-то странное. Будто сегодняшняя ночь будет отличаться от любой другой.

– Если мыслить аллегориями – вне всякого сомнения. Берегись сегодняшних сновидений. Фуад, в самом деле, скажи валигу – пусть успокоится. Чтобы у него с Абудом что-то вышло, ему сперва нужно добиться уважения в обществе.

– Скажу. – Фуад ушел мрачнее тучи.

– Идем, Гарун. Поможешь мне с бумагами.

Гарун устало вздохнул. Бумагам и заметкам Радетика не было конца и края, и все они пребывали в полном беспорядке. Он мог потратить годы на то, чтобы их разобрать, – как раз к тому времени, когда накопится новая гора.

Он снова взглянул на холмы, показавшиеся ему недружелюбными, холодными.

Лала была жемчужиной гарема Абуда. Ей едва исполнилось восемнадцать, и она не обладала привилегиями жены, но это не мешало ей быть самой могущественной женщиной в Аль-Ремише. По всей столице звучали песни, восхвалявшие ее изящество и красоту. Абуд был от нее без ума, потакая любым капризам. Ходили слухи, что он собирается сделать ее женой.

Ее подарил королю много лет назад мелкий валиг на затерянном побережье моря Котсум, и до недавнего времени она не пользовалась вниманием Абуда. Абуд чем-то напоминал глупого влюбленного гордеца-мальчишку. Он пользовался каждым случаем, чтобы доставить себе удовольствие, похваляясь перед придворными любимой игрушкой. Каждую ночь он вызывал ее из сераля и заставлял танцевать перед собравшейся знатью.

Юсиф смотрел на ее гибкую фигуру. Лала ему нравилась, как и любому мужчине, но сейчас мысли его были далеко, пронизанные чувством вины. Душа его не принимала выводов разума, и он не мог избавиться от ощущения безысходности, с которой оставил всякую надежду, бросив родину предков.

Он и его сын Али были гостями кронпринца Ахмеда – единственного представителя двора, у которого еще не вызывали отвращения попытки начать крупную кампанию против Ученика. Юсиф не скрывал беспокойства – в Аль-Ремише назревало нечто дурное, хотя он и не мог сказать, что именно. Ощущение это росло всю неделю, а сегодня усилилось настолько, что у него побежали мурашки по коже.

Что-то не так было и с самим Ахмедом – особенно когда он смотрел на Лалу. Во взгляде его чувствовалась неприкрытая похоть, и он не мог сдержать неприятную алчную улыбку. Юсиф опасался, что улыбка эта предвещает горе.

Лала закружилась совсем рядом, покачивая стройными изящными бедрами в нескольких дюймах от него. Беспокойство слегка отошло на задний план – когда танцевала Лала, забывались любые тревоги. Ее красота одурманивала.

Как смотрел на нее Ахмед! Казалось, он уже попробовал ее прелестей и теперь готов убить любого, лишь бы она стала его собственностью. Во взгляде его мелькали безумные искорки, вызывая у Юсифа странное смятение. Он тут же упрекнул себя в чрезмерной паранойе – Ахмед был вовсе не единственным, кто на нее так смотрел. Судя по лицам десятка диких сыновей пустыни, они тоже готовы были убить любого ради юной танцовщицы.

Ему вновь становилось не по себе. Даже мелодичный звон цимбал Лалы не мог успокоить встревоженную душу. День не складывался. С юга наконец пришли известия, и в них не было ничего хорошего. Эль-Мюрид поднялся на Рогатую гору, и там произошло нечто чудовищное. Огонь в небе был виден на сотню миль. Спустившись с горы, Эль-Мюрид был полон решимости действовать. Он призвал пустынные племена под свои знамена, чтобы те помогли истребить роялистское зло. По слухам, на призыв откликнулись тысячи, вдохновленные зрелищем над зловещей горой.

Сообщалось также, что Бич Господень оставил свои войска на побережье, собрал Непобедимых и уже в пути. Лис орудовал в курятнике, но, казалось, никого в Аль-Ремише это не волнует. Магическая стена, возведенная на нежелании что-либо видеть дальше собственного носа, отгородила долину, в которой стоял Аль-Ремиш. И не позволяла реальности проникнуть за этот бастион принятия желаемого за действительное. Те, кто возглавлял во главе роялистов, удалились от мира, предаваясь удовольствиям. Даже самые жесткие и прагматичные из них становились столь же аморальными, как кронпринц.