Максим Ельцов - Интриги дядюшки Йивентрия [litres]

К сожалению, герцог опоздал на герцогский пир. Йойк уже поел. Из всех трех порций ужина он выел все мясные продукты. Нельзя его винить за заботу о здоровье хозяина, ведь нет ничего хуже, чем после долгой утомительной дороги съесть сочный бифштекс. Куда полезнее слопать три порции тушеной капусты с черным хлебом и запить это сочной водой из вазочки с цветами, ведь настоящий друг спасет и от десерта, и от чая.

Йозефик был сейчас не склонен портить себе настроение, а потому безропотно принялся чавкать капусту. Иногда он все же бросал на белку осуждающие взгляды, но вскоре понял, что Йойк и сам уже раскаивается. А раскаивался он буквально по швам. Он лежал на спине, придавленный собственным пузом, и даже не мог пошевелить хвостом. Иногда его тяжелое дыхание переходило в жалобный стон. Но он продолжал следить за каждой вилкой квашеной капусты, которую съедал Йозефик. Он считал и запоминал.

Голод был утолен, хоть и на компромиссных условиях. Можно было наконец-то лечь спать. Но, как всегда, в голову полезли мысли одна другой важнее и интереснее. Вир Тонхлейну сначала захотелось сходить на площадь посмотреть, как бьют часы, потом он захотел узнать, с какой крыши лучший вид на город на рассвете, а потом, наконец, решил помыть Йойка. На последней мысли он и остановился. Это было действительно необходимо сделать. К тому же сейчас белка была беспомощна.

Йозефик дружелюбно улыбнулся и медленно пошел к Йойку, приговаривая, какой тот хороший мальчик, как ему надо помыться и тому подобную ложь. Глаза вир Тонхлейна выдали все его злодейские планы, и белка попыталась сбежать. Даже пальцами пошевелила.

Дикие вопли и скрип когтей по фарфору и кафелю, звон стекла и треск рвущейся ткани разбудили всю гостиницу. Когда все затихло, было слышно, как толпа потихоньку расходится от двери номера. Слышалось шипение задуваемых факелов, щелчки предохранителей и скрип вил по потолку.

Йозефик вышел из ванны без халата. Этот прекрасный мохнатый уютный халат сейчас кто-то с ненавистью додирал из мелких клочков в совсем мелкие. Через несколько мгновений послышался тихий храп из ванной, а потом и в комнате кто-то сладко засопел.

Ночью Йозефику снились кошмары. К нему кто-то подкрадывался, тяжело дышал и царапал когтями по мостовой. Что-то выло и хлопало огромными крыльями на ветру, а в глаза бил мертвенный лунный свет. Он бежал, но не мог убежать – так всегда во сне. Он кричал, и это удавалось. Но потом его грудь придавила черная бесформенная тень, и не осталось ничего. Мертвенный свет угас, накрыла тяжелая жаркая тьма.

Йозефик проснулся с полной уверенностью, что его, должно быть, заживо закопали. У него на груди – знакомьтесь: «черная бесформенная тень» – сидел Йойк. Врывающийся в распахнутое окно теплый летний ветер хлопал плотными шторами и вытворял невозможные вещи с шерстью Йойка, ставшей пушистой и мягкой, как зубная щетка, что было несомненным прогрессом по сравнению с тем, что она напоминала до этого.

На кресле лежал костюм Йозефика, со всем тщанием вычищенный и выглаженный. К нему прилагалась пара новых носков, что при некотором складе ума можно было воспринять как прямое оскорбление. Йозефик натянул штаны и рубашку и пошел бриться. При этом с его лица не сползала мина стоического страдания. Вот за что он природу не любил, так это за лишний волосяной покров. В зеркале неожиданно появилась дружелюбно скалящаяся физиономия Хорши.

– Доброго утречка, господин вир Тонхлейн.

– Здравствуй, Хорши, – ответил Йозефик и, стряхнув с бритвы пену вперемешку со щетиной, добавил: – Знал бы ты, как я это дело ненавижу! Это ж надо придумать такое занятие!

– Вы имеете в виду бритье?

– Нет, я в целом говорю. Это же надо придумать, чтобы у людей на лице шерсть росла. – Он хохотнул и на всякий случай озвучил шутку, которой обрадовался: – Будто мы макаки какие.

Улыбка исчезла с лица портье, а взгляд стал неприветливым.

– Ну что ты так дуешься, Хорши? Ты же даже не знаешь, что это такое. У тебя еще даже пушок не проклюнулся, вот подожди пару лет – и взвоешь.

Портье сжал кулаки и повернулся к Йозефику спиной, а потом сквозь зубы проговорил странным переливчатым, рокочущим голосом:

– Завтрак будет подан внизу, господин вир Тонхлейн. Кроме того, с вами хотят поговорить представители городских властей.

Портье ушел, оставив Йозефика с окровавленной бритвой в руках. При упоминании властей у него рука нервно дернулась, и теперь по щеке текли следы оплошности. Он обдумывал события последнего времени и пытался рассмотреть их со всех сторон. И со всех сторон торчали зверские рожи супостатов с порой совсем нелепыми мотивами. Его щеку украсил маленький клочок местной газеты.

«Пусть их, – подумал он и мотнул головой. – Буду я еще нервничать из-за таких пустяков. Главное, что там внизу меня ждет не тронутый всякими белками завтрак».

Он собрал все вещи, оделся, повесил на пояс свой кошмарный револьвер и, с некоторым трудом изловив свою шальную белку, вышел в коридор. Снизу лестницы его тут же окрикнул дородный мужчина с закрученными в два витка усами:

– Господин вир Тонхлейн, это такая честь. Слава богам, Хорши сообщил, что у него остановился представитель славного рода. Я прошу прощения, но дело не терпит отлагательства, и только поэтому я посмел нарушить покой вашей трапезы.

Йозефик спустился вниз и только тогда ответил на приветствие:

– Рад вас видеть, и еще бо́льшую радость мне принесло знакомство с вами этим чудесным утром. Я голоден как волк. – При этих словах мужчина вздрогнул, и его брюшко еще долго не могло вернуться в положение покоя.

Они прошли к столу, на котором стояла яичница с беконом и еще что-то уже не столь важное. Йозефик без предисловий повязал салфетку и уже собирался воткнуть вилку в бекон, как его под стол утащила мускулистая пушистая лапа. Йойк по-прежнему следил за диетой своего хозяина.

– Я вижу, вы любите животных, – сказал мужчина, глядя, как вир Тонхлейн пытается кого-то пнуть под столом.

– Это не животное. Это мой, так сказать, компаньон, телохранитель и, чтоб его приподняло и шлепнуло, похоже, еще и диетолог, – ответил Йозефик и бросил под стол салфетку. – Не будь свиньей, Йойк, вытри морду.

После этого Йозефик полностью сосредоточился на еде, а его собеседник вежливо смотрел по сторонам и даже не пытался тактично напоминать о себе покашливанием и многозначительным произнесением слова «да». Когда Йозефик закончил есть, из-под стола к нему прилетела салфетка. Он поискал на ней место почище и вытерся.

– Вы уж извините, но, когда столько находишься в дороге, привыкаешь к некоторому аскетизму и становишься куда сговорчивее в некоторых вопросах, – сказал Йозефик и, бросив салфетку в тарелку элегантным жестом, спросил: – Кто же вы?