Франческа Флорес - Алмазный город [litres]

Пока санитарка занималась ранами и увечьями спасенного узника, Аина пряталась в кабинете на первом этаже особняка Хираи – чтобы та не увидела ее и не опознала лицо с плакатов, развешенных по всему городу. К шее, чуть не свернутой в борьбе с гвардейцем, она приложила пакетик со льдом.

Перед ее внутренним взором маячило лицо Тео – то в камере, где он велел ей убираться к черту, то на смотровой площадке, где она на миг испугалась, что он позволит ей упасть и разбиться насмерть. Да, парень ее вытащил, но потом, всю дорогу до дома Рю, не делал даже попытки заговорить с ней.

Скучный непрекращающийся дождь окрашивал сады Хираи почти в черный цвет и монотонно барабанил по высокому, до потолка, окну, возле которого Аина стояла. В родительском доме, где она до поры росла, стекол на окнах не было, и каждый ливень влек за собой местного масштаба наводнение. В Хайме, когда с неба капало, всегда становилось чертовски зябко – старые стены были почти начисто лишены утепления и изоляции. Обычно на холоде чувства девушки только обострялись, но именно сейчас ей почему-то хотелось тепла.

Дождь начался через час после их побега из тюрьмы, как раз когда они укрылись в усадьбе. Рю тайком провел спутников через подвальный вход, велев Аине натянуть капюшон и замотать лицо шарфом. И ее, и Тео могли опознать слуги или охранники, но куда им еще было деваться, как не сюда? Им удалось, не поднимая шума и никого не потревожив, добраться до комнат на первом этаже. Молодой Хираи вызвал откуда-то из города санитарку, чтобы она оказала медицинскую помощь пострадавшему, и послал двоих слуг в квартиру за телом Инес. Но те вернулись с вестью, что его там уже нет.

Конечно, Аине приходилось видеть огромное множество покойников на баржах, которых увозили к местам массовых захоронений, за пределы города. Но на этот раз, впервые со дня гибели отца и мамы, она почувствовала, как холодок пробежал по коже от мысли о том, что Тео не суждено даже попрощаться с самым родным человеком.

Она понимала: после того как пуля пронзила мозг Инес, ничто не могло спасти несчастную. Но в каком-то дальнем уголке сознания копошилась упорная мысль: если бы эта женщина была богата, ее наверняка пощадили бы. Или, по крайней мере, похоронили бы за Аметистовым холмом, на кладбище, предназначенном для самых уважаемых, состоятельных трупов. Аина припомнила улыбку Инес. И как она всегда встречала ее чашкой чая, если подруга сына приходила к ним зализать раны или просто поболтать. И как она просила ее никогда не оставлять Тео. Бедняга и вправду относилась к девушке как к дочери.

Аина всегда думала, что не сумела спасти своих собственных родителей только потому, что была маленьким ребенком, когда их убили, но вот, пожалуйста: Тео взрослый, однако даже при всех своих преступных навыках не уберег мать. Наверное, ей не стоит так уж корить себя…

Если оба они бессильны защитить даже самых любимых людей, тогда на что вообще им надеяться? Аина впилась ногтями в предплечья, боясь поймать собственное отражение в окне.

Тут дверь со скрипом открылась. Она не обернулась, но по легкой поступи догадалась, что вошел Рю. А затем и его лицо «нарисовалось» на стекле рядом с ее лицом. Пару секунд оба молчали. Аина старалась смотреть вдаль и не встречаться с ним глазами, но юноша повернулся к ней.

– Санитарка уже почти закончила, – сказал он наконец. – Ранения большей частью поверхностные. Крепко поспать до утра – и будет как новенький. Здесь вам обоим безопасно. На Аметистовом холме Алмазная гвардия в последнюю очередь станет искать и тебя, и его. Но в общем я очень рад, что мы не стали медлить и вытащили его сегодня. Еще немного – и пошли бы настоящие допросы. Недетские.

Она рассеянно кивнула, не зная, как озвучить свои подлинные мысли. Если Тео ненавидит ее, если они враги, а его при этом уже допрашивали, то выложил ли он все, что ему известно о ее преступном пути?

Чтобы не мучиться такими вопросами, она сменила тему:

– Ты неплохо действовал. Как будто каждый день вламываешься в тюрьмы и скручиваешь охранников.

Рю издал короткий смешок, выстукивая пальцами какой-то рваный ритм по оконному стеклу.

– Но вообще ты невысоко меня оцениваешь, верно?

Легкая улыбка коснулась ее губ:

– Не так низко, как при первой встрече.

– Это понято. Я стараюсь… осваивать науку храбрости. Отваги. После гибели родителей нам тут приходилось жить в страхе каждый день. Каута почти не выпускал меня из дома – так за меня волновался. И чтоб отвлечься от этого вечного страха, с головой зарылся в работу. А когда он рассказал мне, как на самом деле погибли отец с матерью, я стал бояться просто пройти по улице – думал, меня застрелят за одну фамилию «Хираи». Принадлежность к классу Стальных баронов родителям нисколько не помогла…

– И тогда ты решил научиться сопротивляться страху, – спокойно подхватила Аина.

Она заметила в отражении, что их опущенные руки разделяют лишь несколько сантиметров. Стоит слегка наклониться – и они соприкоснутся.

– Я осознал, что страх намного хуже всего того, что его вызывает.

Другая рука Рю потянулась к рукоятке пистолета, переданного ему Тео перед арестом.

– Я запретил себе дрожать и прятаться из-за страха и беззащитности и решил, что вопреки всему буду жить нормальной жизнью. Брат всегда опекал меня, даже когда ему самому было боязно. Теперь моя очередь позаботиться о нем, хоть меня это и пугает. – Он прочистил горло и отвел глаза в сторону. Потом добавил: – Вот почему я рад, что ты теперь на моей стороне. Не так жутко на сердце, если знаешь, что тебе помогает настоящий профессиональный наемный убийца.

Слыхал, Коль? Моя ценность как Клинка не померкла .

Словно тоже внезапно осознав физическую близость к Аине, Рю инстинктивно подался вперед – на несколько кратких мгновений их руки соприкоснулись, – а затем вернулся в прежнее положение. Конечно, он знал ее только как хладнокровную убийцу и совсем не отдавал себе отчета в другом: насколько они, в сущности, похожи. Как временами Аина чувствует себя отчаянной трусихой, как часто ей приходится убеждать себя, что она не беспомощна.

Не далее как минувшей ночью Рю горячо убеждал девушку, что ее личность не сводится к качествам Клинка. Говорил – стремись, мол, к большему. Черт, да к чему стремиться, когда единственное, что ей теперь осталось, – прилагать все усилия, чтобы просто остаться в живых?

Ей по-прежнему предстоит убить его брата, и когда это случится, едва возникшая внутренняя связь между ними улетучится. То, как он смотрит на нее в оконном отражении, жар, вспыхнувший на ее щеках от этого намека в его глазах, эти малые сантиметры расстояния между ними, наэлектризованные до предела, – все это сгинет, схлопнется, взорвется на полном ходу в тот миг, когда грудь Кауты встретит ее клинок.