Анна Одувалова - Мое ледяное проклятье [litres]

Не уверена, что хочу знать ответ на этот вопрос.

Правда, на следующий день я так и не смогла выбраться на улицу. Просто не рискнула. За ночь температура упала до критических отметок, стало так холодно, что окна покрылись белым снежным налетом. Отопление не справлялось, вода не текла из крана, так как водопровод замерз, и город погрузился в снежное пугающее безмолвие.

Единственное, что я смогла сделать, – это одеться потеплее и спуститься в булочную, что находилась на первом этаже дома. Ужин, который накануне принесла Женевьев, уже переварился, а морковь все еще не вызывала слюноотделения. Пришлось выйти за булками. От подъезда до входа в лавку было всего несколько метров, но я думала, что меня убьет мороз.

– Берите больше, – посоветовала девушка, которая куталась в необъятную шубу.

– Да мне хватит, – растерянно отозвалась я. В корзинке для покупок лежали несколько пирогов, рогалики и парочка сдобных булочек.

– Вы, наверное, у нас недавно. На улице такой холод! Неизвестно, когда отогреют водопровод, непонятно, какая погода будет завтра. Такие морозы могут парализовать жизнь даже на неделю, тогда не будет свежей сдобы. Да мы и не откроемся. Я еле добежала, так мне тут и идти всего ничего.

Об этом я и правда не подумала. Поэтому послушалась продавщицу и взяла почти недельный запас выпечки. Конечно, жить на булках я не любила, но не представляла, как можно выбраться в такую погоду хоть куда-то. И ароматно пахнущие булки – однозначно лучше, чем морковь.

Через три дня погода не улучшилась, хотя люди начали постепенно адаптироваться к новым условиям. Через сутки мощнейшими заклятиями отогрели трубы, и в домах снова появилась горячая вода. Через два дня я сходила на другую сторону улицы, потому что закончился корм для Пэрсика, заодно заглянула на обед к Женевьев и пообщалась с Китти, а через три дня поняла: от булок меня мутит, нужно идти за нормальной едой. А заодно в архив. От четырех стен я медленно начала сходить с ума.

По улице, так же, как и я, перебежками, сновали люди. Они жили. Ходили на работу, за покупками. Пытались не замерзнуть в этом проклятом месте. То тут, то там я слышала ругань. Не в сторону ледяного, а в сторону того, что его разозлило.

Люди в Сноухельме до сих пор были до ужаса суеверны. Они не проклинали высшие силы и стихию, они искали способ ее задобрить. И в их рассуждениях имелась доля правды. А мне они были неприятны лишь потому, что я знала, кто является причиной гнева ледяного. Немного пугало то, что наша стычка на площади не осталась незамеченной. Люди знали, что ледяного дракона разозлила строптивая девица. К счастью, все девицы, и строптивые, и не очень, в шубах выглядят примерно одинаково. Поэтому на улице я оставалась неузнанной.

В архиве я просидела весь день. Тут было тепло и тихо. Замечательная альтернатива дому, который порядком утомил. Только вот никаких новых сведений я так и не откопала. Оригинал легенды не сильно отличался от любимой мною сказки. Ведьма прокляла прекрасного юношу за то, что тот разбил сердце ее дочери. Юноша был обречен на существование в образе ледяного дракона, повелевающего морозом, до тех пор, пока его сердце не растопит настоящая любовь. В легенде дракон эту любовь нашел, а вот в жизни… В жизни он злился и морозил город, заставляя людей звереть все сильнее.

Через неделю аномальных морозов мэр собрал городской совет. Я снова была в архиве и не думала ни о чем плохом, но на выходе меня уже ждали. Стражники, сам мэр, нехорошо улыбающийся Дилан и несколько горожан, которых я никогда не видела.

– Мисс Валенси Стоун? – спросил один из стражников. Вопрос он задавал осторожно, даже с ноткой почтения, которая, однако, не смогла меня обмануть.

– Да… – неуверенно кивнула я. – В чем дело? Что-то случилось?

На секунду грудь сжал страх. Вдруг что-то произошло с Женевьев или Китти?

– Вам нужно отправиться вместе с нами, – последовал короткий равнодушный ответ.

Я растерялась.

– Но… Зачем? Я же ничего не сделала.

– Просто проследуйте за нами, мы все объясним.

Меня взяли под конвой, как самую жестокую преступницу современности. Два стражника за спиной, двое по бокам и двое впереди. Только Дилан умудрился пролезть поближе и шепнуть на ухо, прежде чем его оттеснили, как и остальных любопытствующих:

– Я же говорил, что со мной лучше не связываться. Я очень злопамятен. Зря ты сбежала от меня, Валенси!

Значит, мой арест – его рук дело? Тогда ничего хорошего меня не ждет. Но что вообще происходит? Такой информацией делиться никто не спешил. Меня сопроводили в серое мрачное здание, где располагалось управление, провели длинными коридорами и оставили одну в камере.

– Подобрали для вас лучшую, мисс, – словно смущаясь, отозвался один из стражников.

– Не понимаю, что вообще происходит. Кто-нибудь объяснит, что тут творится и в чем меня обвиняют?

– Да что вы! – отмахнулся стражник и смутился так явно, что стало не по себе. – Ни в чем вас не обвиняют. Вы посмотрите на камеру! Она чистенькая, даже цветочки на окне есть! И постельное белье. Тех, кого мы обвиняем, в таких не содержим. А эта, можно сказать, для дорогих гостей.

– Дорогих гостей не держат в камерах с решетками на окнах и дверях, – тихо ответила я, пытаясь не разреветься.

– Разное в жизни происходит, разное, – вздохнул стражник и вышел, закрыв дверь на замок.

А я осталась одна. Испуганная и растерянная. Да что вообще творится в этом городе!

Я пробыла в камере до вечера. Наблюдала за тем, как медленно темнеет за зарешеченным окошком небо, и пыталась найти объяснение происходящему. Сначала хотела кричать и лупить в дверь, но это было глупо и нелогично. К тому же, я подозревала, не даст никакого результата. Вряд ли стражников удивишь истериками заключенных. Тут, наверное, каждый второй орал и требовал выпустить. Поэтому я сидела и ждала. Неужели никто не обеспокоится моим отсутствием? Не попытается выяснить, что со мной произошло?

«Нет», – шепнул внутренний голос.

Единственный человек, которому не все равно, это Женевьев. Но и она не следит за мной круглосуточно. Мы виделись вчера. Быть может, сестра решит заглянуть завтра. Не раньше. А ледяной обижается. Наверное, он никогда не придет мне на помощь. Да и спасать меня не от чего. Сижу себе в камере, делаю вид, что верю, будто я дорогая гостья, а сама боюсь до состояния нервного мандража. И самое главное, в голове ни одной мысли по поводу того, что меня ждет. Зачем меня сюда посадили? Почему не предъявили никаких обвинений, если считают, что я в чем-то виновата?

Когда за окном стало совсем темно, захотелось есть. Я сегодня только завтракала, пусть весьма плотно. И сейчас проголодалась. Даже желудок свело.