Николай Степанов - Алтарных дел мастер [litres]

Дятел снова побеспокоил Еремеева примерно через час, хотя обед еще и не думал начинаться:

– Порученец, беда! Прелестницу спасать надобно! – В голосе звучали панические нотки.

– Да что там у вас? – Меньше всего Александр хотел сейчас покидать город.

– Она выпустила сокола за мной, а сама покинула угодья верхом на тритоне.

Новость показалась странной, но не более.

– И что в этом ужасного? – решил уточнить боярин.

– Я к ней белку выслал вызнать, что стряслось, так прелестница ей шею свернула. А она знает, что белок у меня в лесу с гулькин нос осталось после пакостей одного шишколобого урода.

– Ничего себе! – Еремеев считал, что кикимора не должна так поступать, особенно находясь в угодьях лешего.

– Ее точно околдовали! – истерично заявил леший. – Тритоны везут бедняжку прямо к друиду.

– Вас прямо как детей малых – на минуту оставить нельзя. Бегу. – Александр предупредил Радима и помчался к западным воротам, где должен был появиться леший.

«Что там могло случиться? Сначала к кикиморе приходит эльф. Очень правдиво сообщает о некоем метаморфе, за мной охотящимся. Ну, допустим, нашелся ненормальный шишколобый. Затем начинает чудить сама кикимора. А говорят, сумасшествие воздушно-капельным путем не передается. Спрашивается, какого хрена!? – Размышления впопыхах не всегда приводят к результату, но Еремеев последние дни проводил в нескончаемых бегах. – Или эльфы решили помочь друиду? Более правдоподобная версия. Но сомнительная. Хозяйка топей наверняка знает много действенных способов добиться правды. Может, шишколобого использовали втемную?»

Всклокоченный леший – та еще картинка. Борода и волосы хозяина леса стояли дыбом. Еремеев даже отшатнулся, когда его приметил. А добавив к этому его многочисленные котомки…

– Что с тобой? – заволновался человек.

– Сие не важно, порученец. Я нынче по особым тропам шел, где у любого из смертных кровь в жилах стынет от увиденного, но времени на иное у нас нет. Топай за мной, вход на такую тропу не туточки.

«Ничего себе! Это он меня сейчас потащит там, где у самого…»

– Леший, я там хоть выживу?

– Ты сдюжишь, токмо глаза открывать не стоит. За руку поведу.

– А сумками зачем обвешался, может, налегке пойдем?

– То не просто торбы, а оружие грозное на супостата. – Старик запустил руку в одну котомку и извлек желтоватый шарик размером с кулак. – Видишь, вода болотного источника в смоле сосновой замкнута? Кинешь такой в самый центр гнилого проклятия, и оное тут же кукожить начинает. А здесь, – из другой сумки, перекинутой через плечо, он вытащил тройники. Три коротких обрезка поросли чудо-дерева торчали из шарика все той же древесной смолы, – занозы для аспида ненавистного. Имеются еще блины-прилипалы, шипы-самоцепы и пух-чихун.

– Я смотрю, ты капитально подготовился.

Косматый дедок резко остановился и уставился на человека:

– Усе, порученец, притопали. Теперича запомни хорошенько: пойдем нынче по тропе древней, силами леса не обузданной, страхами жуткими наполненной и в людские души заглядывающей так, что, окромя кошмара голимого, тот человек опосля ничего видеть не способен.

– Так, может, повязку наложить, а то ненароком…

– Данила, повязка не поможет, ибо очи ты можешь открыть, не поднимая век, а потому глядеть нужно в себя, думы замкнуть на самое важное и не прислушиваться к голосам чужим, разум терзающим.

– Вот успокоил – так успокоил, прямо жгучее желание появилось по этой тропе прогуляться! – с ядовитым сарказмом произнес Александр.

– Я завсегда верил в тебя, порученец, а потому внемли второму правилу: длань мою не выпускай, иначе там на всю жизнь останется.

– Мы куда хоть направляемся? – Еремеев почувствовал, как его прошибло холодным потом. Он не испытывал восторга и от прогулок по обычным зачарованным тропам, а тут такой экстрим предлагали…

– Выйдем неподалеку от второго деревца, кое ты вчера вырастил, – поведал леший и добавил, цепко ухватив человека за руку: – Ежели повезет.

Александр крепко зажмурил глаза и уже через несколько секунд почувствовал образовавшийся на них иней. Однако холод терзал тело лишь выше пояса, а пятки, казалось, ступали по раскаленным углям. Ему очень захотелось посмотреть, где они оказались, однако нарушать запрет ведомый не собирался. Чувствовал боль в ладони, которую сжимал леший, и послушно следовал за ним.

Как выяснилось, жар, холод и боль – самое простое, что подстерегало на пути. Чуть позже начали доноситься стоны. Непонятно было, чем они вызваны – страданием или наслаждением, поскольку странным образом подходили для обоих случаев.

Еремеев крепче сжал веки, нарисовал в сознании образ Зарины и постарался сосредоточиться только на ней. Это не сильно помогло, поскольку жена принялась строить глазки и танцевать, соблазнительно выгибаясь всем телом. Во время танца ее руки начали покрываться пупырышками, а затем обратились щупальцами… Пришлось срочно менять образ, но и надежный, как скала, Буян недолго оставался таким в сознании Еремеева – воевода быстро избавился от доспехов, уселся на палку с деревянной лошадиной головой и начал наскакивать на своего командира, а когда у лошадиной головы проклюнулись рога и из пасти показались окровавленные клыки, Александр прогнал и этот образ.

Несколько следующих попыток тоже потерпели сокрушительное фиаско. Все они стремились довести человека до ужаса, используя некую особенность знакомого образа, которую затем коверкали до неузнаваемости, но чересчур правдоподобно.

«Не то! Эдак меня надолго не хватит! – Еремеев помнил, что на подобных тропах время может растягиваться на часы, когда в реальности проходят минуты. – Эти страхи слишком быстро отыскивают путь к душе, а душевная боль – самая мучительная. Нет, леший явно напутал. Требуется нечто иное, что не вызывает никаких эмоций. И где взять?»

Александр принялся копаться в памяти, и тут на ум пришел бронзовый бюст какого-то видного деятеля, установленный неподалеку от дороги, по которой Сан Саныч Еремеев изо дня в день ходил на работу в своем прежнем мире. Как ни странно, за несколько лет он тогда так и не удосужился подойти и узнать, кого и за что увековечили в бронзе. Именно этот бюст он сейчас и нарисовал в сознании.

И вот тут древняя система устрашения, похоже, дала сбой. Она не могла отыскать в сознании подопытного ни единой мысли о бронзовом изваянии. Попыталась исказить, но, кроме усмешек, эти попытки ни к чему не привели. Когда бюст рассыпался на мельчайшие части, Александр быстро восстановил его. Снова неудачные попытки преображений, и снова с нулевым результатом… На четвертом круге неведомая сила все-таки нашла выход. Она извлекла образ Буяна, и тот проглотил бюст увеличившейся пастью, после чего начал превращаться в нечто страшное… но в конечном итоге снова оказавшееся бюстом неизвестной знаменитости.