Крис Райландер - Проклятие неудачного четверга [litres]

– Давным-давно, мой предок Макгрумлин обратился с речью к луне. К той луне, что дарила серебристый чарующий свет лишь дважды в году. Макгрумлин убедил её открывать свой лик двенадцать раз в год в обмен на головы двенадцати горных козлов, двух варёных гусей и пирог с мясом… С тех пор ему воздают хвалу за это.

Я задумчиво кивнул, стараясь не обращать внимания на невозможность всего того, о чём они только что рассказали. Ведь я сам сидел в подземной пещере, где дети мастерили оружие, смешивали зелья и ради забавы занимались спелеологией. Поэтому проще было кивнуть и принять всё как есть. Я всё ещё не знал, стоит ли всему этому верить. Но я с удивлением понял, что мне очень хочется поверить. Тут меня охватило волнение от того, что я могу оказаться частью чего-то невероятного и значительного – наконец-то узнать, что я не просто ребёнок из семьи неудачников, которым только и оставалось, что смириться и нести своё проклятие с широкой и глуповатой улыбкой. Тут же был совершенно новый и неизведанный мир, мир, который принимал меня и в котором были те, кто готов (а вдруг?) подружиться со мной.

– А что насчёт моего имени? – спросил я, недоумевая, как так случилось что моя фамилия самая непривлекательная из всех гномьих. – Как вы там сказали? Брюхобух?

– Пузельбум, – поправил меня Лейк.

– В Земле отделённой существовала легенда, которую рассказывали детям с самого появления письменности, – сказала Ари. – Легенда о самом известном из твоих древних предков. Мэддоге Пузельбуме.

Она повернулась к Игану, который, видимо, лучше всех умел рассказывать.

– Говорят, – начал Иган с утончённой улыбкой, – что Мэддог был столь яростен в бою и столь отважно бросался на войска, значительно превосходящие его собственные по численности и вооружению, что в утробах его недругов разгоралось пламя, а в утробах его союзников – буря. Громы и молнии, бушевавшие в их животах, толкали их на подмогу, потому что они не могли просто стоять и смотреть, как Мэддог в одиночку одолевает целые армии, позабыв о собственной безопасности. Он вёл в битвы десятки батальонов с куда меньшим числом воинов, чем у противников, и тем не менее они всегда выходили победителями.

Мне смешно было даже представить, что наша семья происходила из бравых и бесстрашных воинов. Я видел, как отец обращался с топором сегодня вечером, и «легендарный» было бы последним словом, которым можно было его описать. Со стороны казалось, что он пытается прихлопнуть муху старой покрышкой от грузовика. Чудо, что он не отрубил голову сам себе.

– Правда, – продолжил Иган, – болтают, что на самом деле фамилия была дана Мэддогу за его склонность к… эм-м… метеоризму. Говорят, что у него всегда в животе бушевала ядовитая буря. Есть даже легенда, что однажды от ветров, которые он пустил, объевшись ветчины и бобов, увяло целое поле цветов.

Ари хлопнула его по руке.

– Но ты должен знать, – поспешно добавил Иган. – Что не важно, как возникла ваша фамилия. Никто не оспаривает её боевую доблесть.

– А вы знаете, какой была фамилия моей мамы до того, как она стала Пузельбум? – спросил я.

– Что? – воскликнула Ари. – Ты что, считаешь, что она просто собственность, которой владел твой отец?

– Чего? – переспросил я, недоумённый и смущённый.

Иган только улыбнулся, а потом пояснил:

– У нас женщины не берут новую фамилию после вступления в брак. Гномы всегда превозносили женскую силу и их индивидуальность. Со времён Земли отделённой мы никогда не относились к ним как к собственности. Какая невозможная дикость и бессмыслица менять фамилию после того, как ты нашёл спутника жизни! У гномьих женщин есть достоинство, и они гордятся тем, кто они.

– Твоё имя – это часть твоей индивидуальности, – добавила Ари. – Это то немногое, что никто никогда не сможет у тебя забрать. Мы, конечно, не видели твою маму, но много слышали о ней.

– Она происходила из древнего рода усилителей оружия, – сказал Иган. – Гномов, которые варили зелье и творили заклятья для оружия и воинов, чтобы усилить их способности в битве, ну и такое прочее. Её имя было Данаэрра Секирвар.

Я кивнул, пытаясь осознать тот факт, что в моей семье не было Бельмонтов – фамилии, которую я долгое время считал проклятой.

В химическом алькове пещеры раздался небольшой взрыв. Я вскинул голову, боясь, что произошло новое нападение. Но увидел всего лишь смущённого ребенка, покрытого чёрной сажей, у которого в руках была мензурка и над которым смеялись все друзья.

– Мой отец всегда уверял меня, что Бельмонт – проклятая фамилия, – сказал я. – Он что, всё выдумал?

Они рассмеялись.

Было так необычно здорово, что они смеются вместе со мной, а не надо мной. Раньше, скажи я что-нибудь столь же (по-видимому) невежественное, то меня бы осыпали градом насмешек и подколов.

– Не совсем, – сказал Иган. – Твоя семья проклята. Только по-особенному.

– Как это?

– Наши тоже, – пояснила Ари с улыбкой.

– Ага! – воскликнул Лейк, выбросив в воздух обвиняющий палец. – Народ наш исторически знатен тем, что печали поражений и утрат наследовал.

– Гномы-неудачники, – перевёл Иган. – Это наша судьба. У нашего народа есть склонность к… как бы это лучше сказать… к неудачам.

Я вспомнил о некоторых неутешительных историях, которые Данмор рассказывал мне совсем недавно. Видимо, его подкосило известие о том, что моего отца взяли в заложники. Вообще-то, мне следовало огорчиться тому, что теперь я, оказывается, принадлежу к группе вечных неудачников, но я, наоборот, успокоился.

– Но в последнее время удача, кажется, вернулась к нам, – восторженно сказала Ари.

– Ты о чём? – спросил я, решив, что не стоит напоминать ей, что мой отец в плену у троллей и, может быть, уже мёртв, и это как раз полностью укладывается в привычный мне жизненный уклад с неудачами.

– Блистательный бердыш, Кровопийцей наречённый, среди руин эпох прежних найден, – сказал Лейк. – Шесть седьмиц тому в Нидерланадах дал знать о себе, сокрытый и найденный потомками средь праха братии нашей ушедшей эпохи древней.

Я приподнял бровь.

– Гномы-шахтёры недавно обнаружили давным-давно утерянного Кровопийцу, – перевёл Иган. – Говорят, что это самый сокрушительный из всех топоров, созданных гномами. Говорят, что он непобедим, хотя тоже несёт на себе проклятие. Легенды утверждают, что он сам взывает к выбранному им воину…

– Кровопийца, – сказал я медленно, и всё встало на свои места – именно так Данмор называл топор, которым отец отбивался от тролля. – Отец принёс его вчера домой.

– Ты видел Кровопийцу! – воскликнул Иган. – Сам? Своими глазами?

Они все подались вперёд от восторга.

– Да, и даже не раз, – ответил я.