Кристель Дабо - Граница миров

Она утратила способность не только говорить, но и читать.

Зато у нее развилось новое чувство, позволяющее ощущать неощутимое. Нечто бесконечно тонкое и в то же время мощное вызывает волны в окружающем тумане. Новый интендант ежесекундно излучает в пространство свой образ, свою химию, свою плотность. Эти волны проходят сквозь Офелию, не причиняя ни удовольствия, ни неудобств. Зато она ощущает форму этого человека, а заодно и форму запаха его пудры и даже форму поскрипывания карандаша, которым он чешет подбородок. Он уделяет больше внимания кроссворду, чем телефону, который трезвонит у него под носом. Аппарат производит влажный отдаленный звук, но Офелия воспринимает каждую вибрацию, словно сама была сотворена из той же субстанции. Щелчком ей удается придать обратное направление одной из звуковых волн. Тогда звонок телефона высвобождает отголосок, который заставляет нового интенданта нахмуриться.

Офелия машет ладонью, наполненной мглой, у него перед носом, но он не осознает ее присутствия. Слишком велико различие между тем, как течет ее существование и как течет его собственное.

В любом случае, она ищет не этого интенданта: ошибка в выборе человека и места. Пространство тут же растягивается под сандалиями Офелии. Новый интендант, телефон, кроссворд, письменный стол, стенной шкаф отдаляются от нее, пока не теряются в тумане. Всеохватывающая белизна – это эраргентум. Офелия сама с головы до ног состоит из него. Она больше не может говорить, но ее ум ясен как никогда. Она инстинктивно усваивает понятия, которые до этого были ей чужды. То, что Лазарус называл эраргентумом, на самом деле инверсивная материя. Рог изобилия не преобразует тех, кто сквозь него проходит: он выворачивает их наизнанку, превращая в оборотную сущность. И отголоски, произведенные этой инверсией, тоже в свою очередь инверсивны; код служит лишь для того, чтобы искусственно поддерживать структуры их атомов, но, с кодом или без, равновесие сохраняется.

Вокруг Офелии появляются новые формы. Неподвижные карусели. Она снова в Центре девиаций, в старом парке с аттракционами альтернативной программы. Эраргентум затмевает небо и землю.

Офелия проходит мимо павильончика Факира, внутри которого укрывались они с Торном. Она бы выкрикнула его имя, умей она это сделать.

Она подходит к карусели с тиграми. Угадывает, что за силуэт скорчился между дикими зверями. Медиана! Яркие алые блестки, вплавленные в ее серо-зеленую кожу, приобрели непривычную окраску. Ее тоже втянул Рог изобилия, и она стала, как и Офелия, негативом самой себя. Дымок ее семейного свойства вьется вокруг нее, как пижама, которая стала ей велика. В отличие от нового интенданта на Полюсе, Медиана осознает ее присутствие и поворачивает к ней голову. Белые радужки выделяются на черной роговице ее расширенных глаз. Сколько времени она прячется на этой карусели? Ее рот не может издать ни звука. Она протягивает руку, и это заставляет Офелию заколебаться. Медиана побывала и палачом, и жертвой, но никогда не просила ее о помощи.

Эраргентум опускает между ними молочный полог. Офелия больше не видит ни Медианы, ни карусели. Она снова блуждает одна. Иногда то тут, то там мельком замечает в промежутках между двумя сгустками небытия другие силуэты-негативы. Лазарус. Шевалье. Девушка с обезьянкой. Женщина со скарабеем. Мужчина с ящерицей. Всякий раз Офелия через несколько мгновений теряет их из виду. В одном из видений даже мелькают Генеалогисты, сначала мужчина, потом женщина: они ищут друг друга в тумане, но не могут позвать. Оба кажутся совершенно потерянными в этих лимбах [81] Лимбы – в средневековом богословии загробное место, где пребывают души, не попавшие ни в рай, ни в ад, ни в чистилище, например, некрещеные младенцы или праведники, умершие до пришествия Христа. , которые никуда не ведут. Они хотели изобилия, искали высшую истину, а теперь предоставлены самим себе в абсурдном скитании.

Как Офелия ни всматривается, она не видит Торна. Теперь и ею начинает овладевать страх, такой же бесплотный, как она сама. Шарф обвивается вокруг нее всеми своими кольцами, эраргентум окружает ее всё плотнее, поглощая остатки окружающего пейзажа, стирая всё вплоть до самых ее сандалий.

А что, если она обречена никогда не найти Торна? Если она обречена вообще никогда ничего не найти?

Внезапно из тумана возникает силуэт и уверенно направляется прямо к Офелии. Чем быстрее сокращается расстояние между ними, тем четче становится силуэт. Что это – спина? Да, приближающееся к ней создание передвигается задом наперед. Оно спотыкается, изгибает колени, сводит и разводит руки. Даже его внешний вид постоянно колеблется, расплываясь. Когда наконец оно разворачивается на пятках, оказывается, что это маленькая женщина с взлохмаченными кудряшками, в прямоугольных очках, с трехцветным шарфом на шее.

Отголосок Офелии.

Он стоит почти вплотную, едва ли ее не касаясь. Его расцветка, сначала очень близкая к тому, какой была Офелия раньше, до того как ее втянул Рог изобилия, мало-помалу становится отражением теперешней. Из розовой кожа делается серо-зеленой, волосы светлеют. Ее отголосок так на нее похож! Вот только его шарф, кажется, не анимирован. А еще отголосок что-то жует.

– Кто я.

Он произнес эти слова между двумя жевательными движениями и не очень человеческим голосом – однако голосом Офелии. Как ему удается говорить? Он невозмутимо ждет. Чего он хочет от Офелии? Что чувствует к ней? А она, что чувствует к нему она? Главное, ей хочется спросить, где Торн.

Офелия делает шаг вперед. Отголосок ускользает. Чем настойчивее старается она приблизиться, тем дальше отступает он в туман эраргентума. Бежит от нее? В этом царстве отголосков она, возможно, единственная, у кого есть проводник, и Офелия никоим образом не намерена позволить ему просочиться сквозь пальцы. Она идет всё быстрее, чтобы не упустить из вида несуразный силуэт собственного тела, которое извивается, пытаясь бежать задом наперед.

В результате бесконечного бега вслепую Офелия вырывается из облака эраргентума. Она покидает бледный мир, окунувшись во взрыв красок. Алый океан простирается до самого горизонта под оранжевым небом. Офелия смотрит на пляж из синего песка, в котором вязнут ее ноги. Теперь не только она негатив, но и весь пейзаж. Почему? На Вавилоне нет океана, и, однако, здесь он кажется более реальным, чем Центр девиаций, оставшийся в тумане позади нее.

– Кто я.

Отголосок удерживает равновесие на подвижной поверхности воды. Он по-прежнему что-то жует, словно у него во рту леденец, который никак не растает. Пальцем он указывает на остров у горизонта, покрытый фиолетовой растительностью. Расстояние между Офелией и дальним берегом немедленно начинает сокращаться, пока его не остается вовсе. И вот она уже на острове, поднимается по аллее, погруженной в светящуюся тень деревьев. Ее отголосок по-прежнему двигается перед ней, пятясь, будто просто играет в салки. Вокруг нет ничего нормального – невероятные цвета, неопределимые запахи, жидкостный шум, – но Офелия убеждена, что уже здесь бывала. Ее уверенность растет, когда она выходит к величественному зданию из стекла и металла, стоящему посреди джунглей. Она жила в этих стенах. Если бы ее сердце еще следовало органической логике, оно бы забилось быстрее. Ей страшно – страшно надеяться. Теперь пришел черед отголоска следовать за ней на расстоянии: она берет инициативу на себя, решительно заходит внутрь и взбегает вверх по лестнице. Перескакивая через ступеньку, вспоминает, что вот здесь она когда-то упала. Это был ее первый день.