Кристель Дабо - Граница миров

И ей вдруг показалось, что Секундина, несмотря на трудности с общением, может дать ответы на ее вопросы. А Офелии срочно нужны были эти ответы.

Она не собиралась повторять одни и те же упражнения изо дня в день, из недели в неделю, из месяца в месяц, зная, что Другой может в любой момент устроить новое обрушение ковчегов.

Но вот в одно прекрасное утро произошло событие, нарушившее монотонную рутину протокола. Вместо того чтобы отвести Офелию, как обычно, в шапито вместе с другими, няня-робот объявила:

– Не сегодня, darling !

И они зашагали вдвоем между каруселями – ржавыми, выцветшими от времени, заросшими сорной травой, которая скорбно шелестела под сквозняками, дувшими из туннеля. Справа рельсы воздушного поезда – без поезда. Слева механический планетарий с искореженными орбитами небесных тел. От парка развлечений осталось одно название. И каждый камень на дороге обжигал голые ступни.

Няня-робот направилась к карусели, которую Офелия еще ни разу не видела в рабочем состоянии. Она стояла далеко в стороне от других, почти незаметная за грудами негодных вещей и такая старая, что натужно заскрипела, едва они ступили на подножку.

– Садитесь, darling .

– Эта карусель… из второго протокола?

– Нет, всего лишь детская игра.

В центре карусели осталось одно-единственное сиденье, да и оно выглядело не очень-то привлекательно. Едва Офелия опустилась на сиденье, как няня-робот привязала ее к спинке ремнями, так туго, что у нее перехватило дыхание.

– Вы слишком затянули ремень. Мне больно.

– Всё прекрасно-распрекрасно, darling !

Няня-робот вынула из-за ворота ключ и вставила его в скважину карусели. Платформа не сдвинулась с места, но сиденье поехало вниз, под землю. При этом оно вращалось, издавая ужасающий не то металлический, не то деревянный скрежет и спускаясь всё ниже и ниже. Офелия оказалась в узком непроницаемо-темном колодце. Ее сердце испуганно билось в тисках кожаных ремней. Она едва не сломала ногти, пытаясь ослабить путы, но тщетно. А спуск всё продолжался и продолжался.

Офелия сощурилась, когда вокруг нее замигали лампочки. Сиденье наконец остановилось. Она не могла распутать свою сбрую, да теперь и не старалась: всё равно из этого колодца не было никакого выхода. В воздухе пахло камнем. Значит, она очутилась в подземном зале. Перед ней стоял стол.

А на столе – телефон.

Офелия тотчас забыла все страхи. Это был подвал из ее воспоминания о Евлалии Дийё. Несмотря на близорукость, она узнавала стены, размеры помещения и высоту потолка так уверенно, словно когда-то сама побывала здесь. Неужели этот телефон скрывает в себе все тайны древнего мира и может подарить решение всех проблем – новому? А вдруг он и есть Рог изобилия?

Офелия попыталась хладнокровно оценить ситуацию. Итак, она наконец-то попала туда, где Евлалия Дийё много веков назад работала над проектом, но телефон был явно не тот. Аппарат, стоявший перед ней, страдал, как и все остальные вещи Центра, техническими пороками, делавшими его почти непригодным для использования; деформированные цифры на диске невозможно было разобрать. Нет, такой аппарат не мог быть Рогом изобилия.

Но не успела Офелия спросить себя, что ей делать, как телефон зазвонил. Собравшись с силами, она дотянулась до стола и сняла трубку.

– Алло!

– Алло …

«Это всего лишь отголосок, как и следовало ожидать, – подумала она, – но есть ли кто-то на другом конце провода?»

Конечно есть.

Офелия ничуть не сомневалась, что в рамках этого эксперимента, каков бы он ни был, ее внимательно прослушивали. Если вдуматься, Центр не зря назывался наблюдательным: наблюдение за пациентами было его главной целью.

Офелия сжала трубку до боли в пальцах. Невозможность чтения создавала ощущение полной глухоты. Ведь эту трубку наверняка держали до нее другие руки, но ей не удавалось прочесть ни одной чужой мысли, ни одной эмоции.

А она? Что она должна сейчас ощутить? Чего от нее ждали?

И тут она заметила на столе, как раз за телефонным аппаратом, пюпитр, на котором вместо партитуры лежал блокнот. Он был заполнен бесконечной чередой слов и цифр, еще более бессмысленных, чем фразы Секундины, но зато напечатанных достаточно крупно, чтобы Офелия могла разобрать их без помощи очков. И она поняла, что ее не поднимут наверх, пока опыт не завершится.

Офелия начала громко читать вслух, но ее тут же захлестнули отголоски в телефонной трубке. Вдобавок они смешивались с эхом, которое отражалось от стен подвала, создававших звонкий резонанс. Этих отзвуков было столько, что Офелия едва могла сосредоточиться на тексте. Когда она дошла до конца страницы, какое-то механическое устройство перевернуло ее, чтобы можно было продолжать чтение. Но и тут были одни лишь слова и цифры. Вот уж действительно детская игра…

Шло время, а страницы всё переворачивались и переворачивались. Офелия уже охрипла, в голове у нее стоял гул.

Офелия никак не могла понять смысл происходящего. И тем не менее она была абсолютно уверена, что все нелепости, к которым ее принуждали с момента ее поступления в Центр, – кинопоказы, гимнастика, мастерские – преследовали только одну цель: подготовить ее к этому эксперименту. Здесь были точно воссозданы условия, в которых Евлалия Дийё работала над проектом «Корнукопианизм». Но в чём заключалась работа? И что должно было произойти в этом подвале, рядом с телефоном?

Офелия дорого дала бы, чтобы там, на другом конце провода, кто-нибудь наконец снизошел до объяс…

Внезапно она оборвала чтение. Прошло несколько томительных секунд, в течение которых она слышала в трубке только свое хриплое дыхание. Уши пронзила острая боль, но источник был не в аппарате, а у нее в голове. Офелия готова была раздробить ее, как яичную скорлупу, чтобы извлечь оттуда нужное воспоминание. Она могла… да, теперь она могла вспомнить, что произошло в этом подвале!

Она – Евлалия Дийё – сидит на этом же месте. Измученная. Вдохновенная. Ее руку, всю до плеча, терзает боль оттого, что она сжимает телефонную трубку. Месяц за месяцем сидеть в подвале, произнося тысячи слов в прямом порядке, потом в обратном, без всякого результата…

До какого-то момента. И вдруг…

– Ты невозможен.

– Невозможен?

Голос в трубке так же надорван, как ее собственный. Кто угодно принял бы его за обыкновенное эхо, но Евлалия – не абы кто. Она годами готовила себя к этому моменту. Провела всё свое детство в сиротском приюте, с рукой, привязанной к спине, с каблуками разной высоты, с повязкой на одном глазу, с воском в одном ухе и ватным тампоном в одной ноздре, чтобы полностью деформировать левую половину тела и сделать ее сверходаренной. Она знала, что рождена для этого.