Робин Хобб - Судьба убийцы [litres]

Теперь нужно в правильной последовательности сделать несколько дел. Я стала ходить, петляя, среди стеллажей, вытянув в стороны руки. На ходу сбрасывала с них книги и свитки, устилая ими пол. Я порхала по этому саду застывших снов, словно пчелка по цветущему лугу. Старые потрепанные свитки и новые листы бумаги, телячий пергамент и книги в кожаных переплетах. Все они летели на пол, пока не вышло, что по полу через лабиринт стеллажей вьется тропинка из опавших снов.

Мне пришлось встать на стул, чтобы дотянуться до масляной лампы на полке. Она была очень тяжелая, и я расплескала немного масла, когда слезала. Запах леса. Я подумала о плодородной земле и вызвала из памяти образ мамы. «Если взялась за прополку, работай как следует. Вырывай сорняки целиком, с корнем, как бы глубоко он ни уходил. Иначе они прорастут еще крепче, чем были, и тебе придется полоть заново. Или кому-то другому надо будет закончить работу за тебя».

Лампа была тяжелая. Я наклонила ее, как чайник, и пошла среди стеллажей, волоча светильник и оставляя за собой извилистый масляный след. Я поливала свою тропинку опавших снов. Когда масло закончилось, я проделала весь путь снова, сбрасывая еще свитки и бумаги с полок, чтобы они легли сверху и пропитались. Нашла еще полку с лампой. И снова влезла на стул, сняла ее, разлила масло, а сверху набросала еще пророчеств. Стеллажи были из хорошего дерева, и я радовалась, глядя, как затекает под них масло. Третьей лампы хватило, чтобы пропитать маслом все возможные будущие, и я решила, что здесь моя работа окончена.

Я снова думала про мамин сад, когда вытаскивала стул в коридор. Ах, жимолость, как хорошо я помню твой дивный запах… Достала потрепанную половинку маминой свечи. Когда-то она была гладкой, янтарной, слепленной из чистейшего пчелиного воска. Теперь местами раскрошилась, в воск въелись грязь и нитки. Но свеча все равно будет гореть.

В коридоре полки для светильников были укреплены выше. Я еле дотянулась до пламени лампы фитильком свечи. Затеплив ее, осторожно слезла со стула, прикрывая огонек ладонью, чтобы не погас, и вернулась в комнату со свитками. Словно прощаясь со старым другом, я наклонила свечу, чтобы налить лужицу воска на пол. Я закрепила свечу, чтобы она лежала на полу и никуда не укатилась. Когда она сгорит на толщину большого пальца, вспыхнет масло. Надо поспешить.

Что ты делаешь?

Виндлайер был озадачен. Какая же я неуклюжая, что позволила его вопросу коснуться своих мыслей! Потянулась к нему так, будто вовсе не боялась. Сделала свои мысли расплывчатыми, словно во сне.

Мамин сад. Жимолость благоухает жарким летним днем. Из соснового бора неподалеку ветер доносит аромат хвои.

Я протяжно вздохнула и представила, как ворочаюсь на тонком тюфяке в своей темнице. Наполнив сонливостью свои мысли, я осторожно просочилась в его разум.

Виндлайер был уже не в темнице, а в роскошной комнате. В комнате Феллоуди. На его языке перекатывался привкус бренди, но не приносил удовольствия. Раны Виндлайера смазали и перевязали. Его рот помнил вкус сладкой и сытной пищи. Но он предвкушал что-то еще. Прямо весь горел от нетерпения.

Страх заплескался у меня в животе, словно ледяная вода. Я знала это его нетерпение. Знала, что он предвкушает. Но я думала, что у них больше нет…

Как неосторожно!

А вот и нет! У Капры было припрятано четыре склянки! И теперь она больше не сможет держать зелье при себе. А когда я заполучу его, я разорву твой крохотный умишко в клочья! Ты будешь делать все, что я скажу! Я стану таким сильным, что никто не сможет устоять перед моей волей! Я скажу тебе умереть, как ты сказала Двалии, и ты умрешь! Нет, я сделаю кое-что получше. Ты умрешь смертью предателя. Черви будут пожирать тебя изнутри, ты будешь плакать кровью и молить, чтобы я прикончил тебя!

Он ликовал, не заботясь о том, что может разбудить меня. Я подняла стены, но все равно чувствовала, как бьются и скребутся о них его похвальбы и угрозы. Как же он ненавидел меня теперь! Как ненавидел всех – всех, кто делал ему больно, всех, кто предал его. Но скоро он им отомстит. Очень скоро!

Жимолость и пчелы. Они вьются над прекрасным розовым кустом и жужжат так громко, что я больше ничего не слышу. Только пчел. В самой глубине души я порадовалась, что больше не сижу под замком в своей темнице. Я приняла верное решение.

Колтри! Колтри, слушай меня! Мелкая мерзавка сбежала! Обыщите сад и домики в нем! Она думает, что самая умная, но я-то знаю: она чувствует запах цветов. Быстрее! Приготовьте для нее смерть предателя! Загоните ее и запустите червей!

Виндлайер, я сейчас в башне Капры, тут и лекарь. Она дала мне змеиное зелье.

Да, замечательно, прекрасно! Но пошли стражников, чтобы искали ее. Скажи им: она сбежала и я это почуял! Начните с сада, но найдите ее, найдите Би! Она опаснее, чем ты можешь представить!

Я замерла. Как только могла, укрепила свои стены. Если Виндлайер получит зелье, смогу ли я противостоять ему? Это вопрос.

Время дорого. Мне еще так много нужно сделать.

Я на цыпочках побежала к следующей двери, за которой скрывалось хранилище свитков. И снова вошла туда со всеми предосторожностями, но там тоже оказалось пусто и темно. В этой комнате снова соорудила дорожку из свитков и бумаг. На этот раз я была умнее – не пыталась сбрасывать с полок тяжелые книги. Они все равно сгорят, когда пламя доберется до них. Я свалила свитки и бумаги в большую кучу под массивным деревянным столом, стоявшим на толстом ковре. И снова придвинула стул к потушенной лампе. Думая только о запахе леса, я оставила извилистый масляный след, обойдя все до единого стеллажи. Этот зал был больше первого. Надо было с самого начала идти сюда. Вторая лампа оказалась очень тяжелой. Я, как могла, полила маслом столы и стулья, стараясь не испачкать одежду. Но сосуд был очень тяжелый, и иногда масло попадало мне на ноги.

Виндлайер теперь настороженно следил за мной. Я думала о своем тощем тюфяке в клетке. О том, как его солома проминается подо мной. Чувствовала запах соломы и пыли, сделала так, чтобы он заполнил мои мысли. Вспомнила ощущение, когда надломленные соломинки покалывают кожу сквозь грубую мешковину. Дала ему уловить крохотный отголосок этого чувства. Виндлайер обрадовался, и я дала ему потешиться этой мыслью. Он крикнул Колтри, находившемуся где-то далеко, чтобы тот послал еще стражников в тюрьму на крыше. Я тихо покинула его сознание.

Третья лампа оказалась такая тяжелая, что я с трудом подняла ее. Покачнулась, когда снимала ее с полки, и масло выплеснулось мне на руки. Одежда пропиталась им, руки сделались скользкими. Было очень трудно удерживать светильник, и еще труднее – думать о жимолости и сосновых поленьях в очаге, пока тащила ее по залу. Как и прежде, я вернулась по своим следам, сбрасывая с полок еще больше свитков и книг. Они с жадностью впитывали масло. Чернила расплывались и темнели.