Эми Хармон - О чем знает ветер [litres]

Пусть сам я уже не прежний, пусть поостыл с годами – сути дела моя моральная усталость не меняет. Ирландия должна обрести независимость. Я больше не наивный юноша и не слепой фанатик, я знаю, сколь высока цена вооруженной борьбы. Но, глядя на Оэна и видя в нем его погибшего отца, я до сих пор захожусь почти животной тоской по свободе, и чутье говорит мне, что свобода наступит.

ПАРУ ЛЕТ НАЗАД в новостях мелькнул сюжет: однажды утром некая женщина проснулась у себя дома, не представляя, как она туда попала. Лица детей и мужа казались ей чужими, да и вся обстановка тоже. Из своего прошлого, равно как и из настоящего, она не помнила ни малейшей подробности. Она бродила по дому, всматривалась в фотографии, на которых была запечатлена в окружении родных и друзей; она не узнавала себя в зеркале. И вот что она придумала: она подыграет судьбе. Она стала притворяться. В течение многих лет ни разу ни словом, ни жестом, ни взглядом не выдала себя. Муж, дети, родственники, друзья ни о чем не догадывались. Несчастная сама раскрыла свою тайну – спустя годы, обливаясь слезами.

Врачи предположили аневризму, которая странным образом уничтожила воспоминания, не принеся организму иного вреда. Я приняла сюжет с изрядной долей скептицизма. Нет, насчет потери памяти – всякое бывает, конечно, а вот чтобы столько лет успешно семью за нос водить – извините, не верю. Опять же, хороша семейка – никому и в голову не пришло, что у близкого человека такое серьезное расстройство.

Трое суток я провела в постели, в тревоге и в попытках отрицать реальность. Спала, когда спалось, а если сон не шел, рассматривала цветочки на обоях. Еще я прислушивалась к шумам из других комнат. Пусть чужой дом раскроет хоть несколько деталей, о которых мне следует знать, а то сплошные секреты; если же случайная подробность до меня и доходит, то проку от нее не больше, чем от обрывка письма, принесенного ветром. Зацикленная в собственном отрочестве на себе любимой, я ни разу не попросила деда: «Расскажи, как ты был маленьким». Дед создал для меня целый мир, пестовал внученьку, будто принцессу, сделал центром своей вселенной – я же охотно играла эту роль. Я не задумывалась о том, что Оэн Галлахер жил и ДО моего появления на свет, воспринимала его только в комплекте с собой. Вот как случилось, что целый пласт биографии Оэна остался для меня полностью закрыт.

В эти трое суток я часто плакала. Сотрясалась в рыданиях, укрывшись с головой одеялом, которого, к слову, и не было вовсе. Ни одеяло, ни Томас, ни Бриджид, ни Оэн не существовали. Их время прошло. И, однако, вот они, из плоти и крови, со своими чувствами, погружены в рутину давным-давно минувших дней. Разрыдаешься тут.

Порой накатывала уверенность: я мертва, я утонула в Лох-Гилле и попала в загробный мир, где мой дед, мой Оэн, почему-то пребывает в образе маленького мальчика. Раз появившись, мысль разрасталась, как разрастается пламя из крохотного огонька; я этому не препятствовала. Огонь грел меня, успокаивал свистопляску взбаламученных чувств. Я умерла – что за беда? В мире живых, выгнавшем меня, Оэна не было – а здесь он есть. Здесь мы встретились, мы снова вместе, как он и обещал. Раз так, не стану дергаться, ибо Оэн – мой якорь.

Томас заходил регулярно. Менял повязку – инфекции опасался. Однажды выдал:

– Ты скоро поправишься, Энн. Конечно, боль так сразу не пройдет, но главное – заражения крови удалось избежать.

– Где Оэн? – спросила я.

Потому что рыженький мальчик не являлся с того, первого вечера.

– Бриджид поехала с ним в Килтиклохер навестить сестру. Вернется через несколько дней.

– Килтиклохер, – повторила я. Название показалось знакомым. – В Килтиклохере родился Шон МакДиармада.

Вот удача, что из запасников памяти удалось выудить хоть какой-то относящийся к делу факт!

– Верно, – сказал Томас. – Мать Шона МакДиармады, Мэри, в девичестве носила фамилию МакМорроу. Она и Бриджид – родные сестры.

– Выходит, Деклан и Шон – двоюродные братья?

– Вот именно. И тебе, Энн, это было отлично известно с самого начала.

Что оставалось делать, если не качать головой и дивиться, почему Оэн был столь скрытен? Утаил близкое родство с выдающимся человеком. Даже не упомянул про девичью фамилию своей бабушки. Я закрыла глаза – так легче размышлять, и тут меня осенило.

– Бриджид боится пускать ко мне Оэна, – прошептала я.

– Да, – живо отреагировал Томас. – Но скажи, положа руку на сердце, разве она не права?

Тон был ледяной.

– Права.

Я отлично понимала Бриджид. На ее месте я бы тоже себя сторонилась. Другое дело, что в вероятных грехах той, другой Энн я была неповинна.

– Томас, я бы приняла ванну. Это можно устроить? – спросила я, для убедительности коснувшись своих сальных волос, которые действительно нуждались в дозе шампуня.

– Пока никаких ванн. Нельзя мочить рану.

– А если хоть губкой обтереться? Осторожненько? Хоть зубы почистить? И хорошо бы голову помыть.

Он покосился на мои волосы и отвел взгляд. Затем кивнул.

– Если ты себя сносно чувствуешь – разрешаю. Только имей в виду – прислуга на выходном, и даже Бриджид тебе не поможет.

Вот это как раз кстати. Обойдусь и без Бриджид. Пока я лежала едва живая, Бриджид разок зашла ко мне – будто ледяной сквозняк по комнате прогулялся. Не закрыв двери, чтобы усилить впечатление, Бриджид стала обряжать меня в допотопную ночнушку длиной до пят. Не глядя мне в лицо, туго стянула завязки на шее. Премного благодарна за такую – и аналогичную – помощь.

– Томас, я сама справлюсь.

– Только не с волосами, Энн. Начнешь голову намыливать – швы разойдутся. Я тебе волосы вымою. – Сказано было как-то деревянно. Томас шагнул к кровати, откинул одеяло. – До ванной дойдешь?

Я кивнула. Он взял меня за руку, и я действительно доплелась до ванной самостоятельно – а ведь всё это время Томас меня туда на себе носил. Мне постоянно хотелось по-маленькому, из каковой потребности я заключила, что Гарва-Глейб с ее обитателями – не сон. И не смерть.

– Начну с чистки зубов, – произнесла я.

Томас положил на край умывальника деревянную зубную щетку с очень короткой щетиной и тюбик пасты. Щетина оказалась натуральная, возможно свиная, и чудовищно жесткая. Но я и такой была рада, а на мыльном привкусе пасты старалась не зацикливаться. Просто, говорила я себе, нужно чистить зубы без фанатизма; если что, и пальцем помочь, не то в кровь десны сотру. Томас тем временем пустил воду. За моими манипуляциями он наблюдал неодобрительно, хоть и терпеливо.