Эми Хармон - О чем знает ветер [litres]

– Да, Томас?

– Прости меня. – Последовала пауза, в течение которой воздух звенел, перенасыщенный искренним раскаянием. – Прости за то, что я бросил тебя в Дублине. Поискал-поискал – да и уехал домой. Я должен был остаться.

Томас говорил еле слышно, в глаза мне не смотрел – напряженный, придавленный чувством вины. Ну а я-то читала его записи о Восстании, понимала его боль. Захотелось снять с Томаса это бремя.

– Ты не виноват. Ни в чем! – Мой голос зазвенел, столь сильно было стремление убедить Томаса. – Ты все эти годы заботился об Оэне. И о Бриджид. Ты привез домой тело Деклана. Ты очень, очень хороший человек.

Он качнул головой, как бы отбрасывая незаслуженные похвалы, и снова заговорил – с трудом, с напряжением.

– Я распорядился выбить твое имя на надгробии. Но похоронена там только твоя шаль. Та, ярко-зеленая, помнишь? Это всё, что я нашел.

– Знаю.

– Знаешь? – Он поднял взгляд, и страдание, прежде лишь слышное в его голосе, теперь увлажнило серо-голубые глаза. – Откуда ты можешь знать?

– Я видела надгробие. На кладбище в Баллинагаре.

– Что с тобой произошло, Энн? Что с тобой произошло?

От многократных повторов вопрос казался риторическим.

– Не могу сказать.

– Но почему?!

Прозвучало как вопль о помощи, и я тоже возвысила голос почти до стона.

– Потому что не знаю! Я не знаю, как сюда попала! Пришлось уцепиться за умывальник. Вероятно, в лице у меня было достаточно искренности (или отчаяния), потому что Томас вздохнул и провел рукой по своим влажным растрепанным волосам.

– Ладно, оставим этот разговор. Будешь готова – зови.

Он вышел, а я стала обтираться губкой. Руки и ноги у меня дрожали. Никогда еще мне не было настолько страшно. Никогда – во всю мою жизнь.

Оэн и Бриджид вернулись на следующий день. Я поняла это по шумам: Оэн носился вверх-вниз по лестнице, а Бриджид сдавленным голосом внушала ему, чтоб не грохотал: маме, дескать, нужен покой. Уже два раза я самостоятельно доковыляла до ванной – покачивалась, но чувствовала, что двигаюсь всё увереннее. Я чистила зубы и расчесывала волосы без посторонней помощи. Хотелось одеться и выйти к Оэну, но надеть было нечего. В моем распоряжении имелись только две громоздкие ночнушки. Чувствуя себя почти пленницей, я маялась в спальне, курсировала между окнами. В одно была видна подъездная аллея, в другое – озеро, и если я не любовалась серебристой гладью в обрамлении статных дубов, то, значит, высматривала на аллее докторский автомобиль.

Томас, кажется, вовсе не спал. В воскресенье ему таки пришлось уехать по вызову – принимать роды, и я целый вечер провела, осматривая первый этаж большого дома. Перед отъездом Томас зашел ко мне в спальню – думал, меня нельзя одну оставлять. Я заверила, что не боюсь и не буду скучать. Большая часть моей взрослой жизни прошла в одиночестве. Я к нему привыкла и не тяготилась им.

Я успела исследовать только столовую, которую в обычные дни не использовали, просторную кухню и две комнаты, где Томас, судя по обстановке, принимал пациентов и оперировал. Мне и этого хватило. Я легла в постель, успев подумать: «Слава богу, в спальню не надо подниматься по ступеням». Лестницу я бы не осилила.

Назавтра прислуга вернулась с выходного. Вечером ко мне в спальню вошла девочка в белом переднике поверх длинного платья без излишеств. Ее белокурые косы спускались до талии. Она принесла на подносе тарелку супа и кусок хлеба. Пока я ела, девочка с удивительным проворством перестелила мою постель. Уже у двери она вдруг повернулась, прижимая к груди белье, предназначенное в стирку, и сверкнула любопытными глазами.

– Может, еще чего надобно, мэм?

– Нет, спасибо. Зови меня Энн. А как твое имя?

– Мэйв, мэм. Я нынче первый денек работаю. Мои сестры, Элинор с Джозефиной, – те на кухне уже давно, а меня поставили Мойре помогать с уборкой. Мойра – это другая сестра. А я, мэм, работы не боюсь.

– Мэйв О'Тул?!

Ложка не в меру громко звякнула о фарфоровую тарелку.

– Она самая и есть. Отец мой у доктора Смита в управляющих, братья за скотиной ходят да следят, чего на дворе подладить, ну а мы с сестрами к дому приставлены. Всего нас, О'Тулов, десять душ, только меньшой, Барт, еще совсем кроха. Ежели с бабушкой, так одиннадцать выходит, но бабушка – она не О'Тул, она Гиллис. Зато такая старая, что ее можно и два разочка посчитать. – Мэйв рассмеялась. – Мы живем за большим домом. Это вон там, где аллея кончается.

Мэйв О'Тул было от силы лет двенадцать. В ее чертах, еще толком не определившихся, я напрасно пыталась найти старуху. Время подвергло Мэйв слишком многим трансформациям, старуха не проглядывала, ничем не выдавала своего будущего присутствия.

– Очень приятно с тобой познакомиться, Мэйв, – вымучила я.

Она заулыбалась польщенно, склонила головку, будто перед монаршей особой, и попятилась из спальни.

«Энн потом объявилась» – так сказала мне старая Мэйв О'Тул. Она не забыла, потому что я была частью ее собственной истории. Не моя прабабка, а я. Энн Финнеган Галлахер не могла объявиться. В отличие от меня.

23 мая 1918 г.

Весь последний месяц у каждой церкви собирают подписи против закона о воинской повинности. Напрасно Ллойд Джордж распоэзивается насчет славных британских парней, которые из последних сил держат оборону на пятидесяти пяти милях французского фронта, – ирландские сердца на такое не отзываются. Зато нет семьи, где не трепетали бы перед рекрутским набором.

Британцы начали игру в кошки-мышки с политзаключенными – выпускают их, чтобы снова сцапать. Заодно арестовывают тех, кто замечен в пропаганде чего-нибудь национального – например, ведет или посещает курсы ирландского языка, танцует народные танцы, играет в хёрлинг, ведь подобные занятия автоматически способствуют распространению антибританских настроений.

Удивительно ли, что ирландский горшок бурлит как никогда сильно?

Я ездил в Дублин 15 мая. Хотел узнать насчет серии обысков в домах членов Шинн Фейн, запланированных на пятницу. Самого меня в списках не было, но Мик всё равно очень волновался. У него, оказывается, в Дублинском замке свои люди (от них и информация). Короче, Мик настоятельно советовал мне ночевать где угодно, только не дома. Я внял и снял номер в отеле «Ваун». Мы там были с Миком и еще несколькими ребятами – это нас спасло. А вот де Валера и его соратники не послушались, пошли по домам. Теперь они арестованы. Не понимаю, как можно игнорировать советы такого человека, как Майкл Коллинз. Британцы, понятно, ликуют – взяли крупную рыбу. Мик же на рассвете оседлал велосипед и давай колесить по всему городу, прямо под носом у тех, кто ночью не застал его дома.