Мила Бачурова - Пароль «Аврора» [СИ litres]

Толян нерадивых догоняльщиков со злости пострелял. А пленных мутантов велел оставить в покое, покуда насмерть не зашибли, и стал ждать Германа. Долго томиться командир Толяна не заставил. Что было дальше, Кирилл знал.

«Чего ты от меня хочешь?» – быстро набрал на клавиатуре он.

Шлепнул по столу костяшкой домино:

– А мы – вот так!

Они с Тохой сидели на кухне у Кирилла. Стелла спала прямо за столом. К визиту казанского Кирилл подготовился, полночи в лаборатории мастерил снотворное. Проснувшись, Стелла будет думать, что задремала всего на минуту. Мысль про компьютер для обмена информацией и игру в домино в качестве маскировки пришла в голову еще в камере.

Тоха, в отличие от Кирилла, печатал медленно. Хорошо, что вообще оказался грамотным.

«Штоб ты ксвоим ушол», – пропыхтев над клавиатурой не менее трех минут и утирая со лба пот, сообщил он.

Интересно…

– Рыба! – вспомнил о маскировке Тоха, ударяя по столу костяшкой. – Чё, бункерный, еще сыграем?

Он больше не отводил взгляд, как когда-то в походе, в то время Кирилл приписывал это стеснительности, и даже, дурак, сочувствовал Тохе. Светлые адаптские глаза, правый – из-под изуродованного шрамом века, – смотрели твердо и уверенно.

«С чего вдруг такое участие?»

«Ты мне нош тогда аставил и верку личил а толян если незделаиш ликарсво тибя грохнит»

Эта длинная фраза заняла еще больше времени. Закончив, Тоха подумал, строго посмотрел на Кирилла и припечатал к написанному три восклицательных знака.

***

Про то, как они встретились с Верой, Тохе рассказала Олеся. Подлецу-красавчику Тоха не доверял, а вот нюхачка, по его наблюдениям, врать не умела.

Пленных, поджидая Германа, держали в камере. Если верить слухам, сбежать из знаменитой тюрьмы, за всю историю ее существования, не удавалось никому, и сторожа особо не парились. За бутыль самогона позволили Тохе – не заходя, через окошко в двери, – побеседовать.

Тоха опасался, что Олеся откажется разговаривать, но нюхачка, подчинившись приказу Джека – «Говори-говори, – мстительно проворчал тот, – чтоб этому козлу помирать не скучно было», – рассказала все.

Как Верка выследила отряд и убила Сашку. Как пошла вместе с ними проводницей. Как бункерный лечил Верку, заступался за нее. Как уговорил Сталкера забрать девушку с собой. Как они встретили «вояк», и сестру убило осколком гранаты.

«В Омске пацан есть, Васька, – без выражения закончила Олеся. – Он нашим помогал ее хоронить. Нас с Жекой увезли, я ранена была, а он остался. Может, даже место вспомнит, где закопали». Она замолчала.

«Васька-то, может, и вспомнит, – донесся до Тохи насмешливый голос, – только, чует мое сердце, рассказывать будет некому! Теперь уж этот гад Толяну на хер не упал. Небось, руки об него марать и то не захочет, траванет, как крысу, и всех делов… Слышь, урод?!»

Но Тоха уже отошел от двери.

Ноги едва держали, и шагал он через силу. Куда угодно, только подальше от чужих глаз.

Забрел в нежилой переулок, опустился на корточки, привалившись к стене. Откинул голову назад, ударился о кирпичную кладку. Не помогло. Кулаком по стене врезал – тоже не помогло.

Верки больше нет. Нет!!!

Четыре месяца прошло с тех пор, как ее похоронили. Где-то, в тысяче километров отсюда. Рядом с неведомым гарнизоном.

Нюхачка не обманула, Тоха знал. И все обещания Толяна вернуть сестру «после дождей, когда дорога встанет», – пустой звук. Как можно вернуть ту, которой больше нет?! И бежать отсюда, получается, некуда и незачем. После того, что он сделал – предал сначала Сталкера, всеобщего благодетеля, а потом Женьку, известного добряка и лучшего охотника, от Талицы до Нижнего, – Тоху люто ненавидели везде, в любом цивильном поселке сочли бы за счастье расстрелять.

И ни одна стая Диких его не примет. Корявый тогда, в обмен на Женька́, пустил перекантоваться, но потом велел «валить во Владимир и больше не отсвечивать». Пахан до сих пор был зол, из-за взрыва на отмели. Не убил только потому, что опасался гнева Толяна. Среди Диких прошел слух, что Тоха «беду притягивает», с такой репутацией ни в одну стаю соваться не стоило.

Тоха выл, привалившись к стене. Не как волки, что ждали его когда-то под деревом – те с нетерпением выли, с надеждой. А ему одного хотелось – сдохнуть. Закрыть глаза и никогда больше в этот мир не возвращаться.

Не сдох. Как-то жил потом, зачем-то. Ел, спал. Была возможность – напивался. Толян его на слом работать пристроил, чтобы попусту груши не околачивал. Весть о том, что Герман привез во Владимир оглушенного бункерного, Тоха выслушал равнодушно.

Ну, привез. Жив пацан – хорошо. Он ему зла-то никогда не желал, он Верку спасти хотел. И сталкеровских бойцов теперь на волю отпустят. А то, что очкарик до свободы не дожил, так это они сами виноваты, Толян предупреждал, что будет, если сбежать попытаются.

Через неделю диктатор вызвал Тоху к себе.

– Вы же с бункерным, вроде, кореши были, – напомнил он. – Давай-ка, навести паца…

– Нет! – вырвалось у Тохи. Громко, быстро, он и дослушать Толяна не успел.

Диктатор подозрительно нахмурился:

– Почему это?

Тоха опомнился, взял себя в руки. Скорчил унылую рожу.

– Да что толку, к нему ходить? Он со мной здороваться-то не станет, сразу по морде двинет.

Тоха знал, что двоих из засады на дальняке убил бункерный. И еще одного тяжело ранил. В том, что за эти месяцы боевые навыки хилого когда-то «пацанчика» вполне могли сравняться с его собственными, не сомневался. Но останавливало не это.

Правду Тоха не сказал бы Толяну даже под пытками. Правда заключалась в том, что ему отчаянно не хотелось встречаться глазами с Кириллом. Ни за что и никогда!

Среди Диких бытовало мнение, что то, что случилось, устроили «яйцеголовые», экспериментаторы хреновы. А теперь, понимаешь, сами под землей засели и живут припеваючи, а простые люди тут, как мухи, мрут. Если «цивильные» были Бункеру благодарны – за лекарства, генераторы, защитные комбинезоны, – то Дикие подземных жителей ненавидели. От нападения Бункер спасало лишь то, что самый тупой Дикий понимал: хоть ты тысячу бойцов к люку пригони, умникам любые их выходки – что слону дробина.

Тоху выкрали из родного дома в возрасте, уже вполне сознательном, и ненависть новых соплеменников к Бункеру он впитать не успел. Относился к его обитателям, в общем, равнодушно. Когда Корявый пообещал самому своему шустрому и удачливому шпиону вернуть сестру в обмен на какого-то бункерного задохлика, обрадовался такой перспективе до смерти. Он ведь не знал тогда, кто украдкой обронит нож на болоте. И кто заступится за сестру перед Сталкером, тоже не знал.

Три месяца назад, пробираясь с добытыми вестями к Толяну, уколы совести Тоха в себе давил. Помнил, что спасает Верку, дороже которой никого нет. Даже насмехался про себя над бункерным – вот же дурачина жалостливая! А сейчас тот оброненный нож его будто по сердцу резал.