Екатерина Звонцова - Серебряная клятва [litres]

«Царь так решил, слышишь? Не я, где мне?..» Твердя это, дядя был зол. Нет, не просто зол. Ему было страшно; настоящий суеверный ужас переполнял глаза. Хельмо, тонувший в собственном горе, тогда не понимал этого, теперь понял. А сон под Озинарой не был сном.

Ныне Хельмо тоже подгонял страх. Только бы обогнать или настичь. Бешеной скачки он, обескровленный и ослабленный, бы не выдержал. Оставалось небо. Летя вперёд, силясь торопить безразличные ветра, он представлял Тсино худой, бледной гниющей тенью. Представлял мальчика бродящим вокруг храма и умоляющим кого-нибудь его освободить или хотя бы поговорить, хотя бы поиграть с ним. Неужели и на такое согласился дядя? Как он мог, как… Впрочем, дядя хотел отравить его, Хельмо. Что вообще он в таком случае знал о дяде? Прав был Янгред. Пора привыкнуть: Янгред всегда прав. Но не обязан всегда спасать.

Едва пробудившись, увидев кровь на постели, ощутив, как тело ломит, Хельмо понял: его в который раз вырвали из лап Полчищ. Вырвали и собрали заново, кого за это благодарить? Комната была пуста, только какая-то фигура горбилась в кресле. Глухое дыхание, знакомые пряди волос. Хельмо приподнялся, молча глянул в белое застывшее лицо.

Навалились воспоминания – чёрные, дикие. Слова: «Воевода мой, жалую тебя…». Тсино, пьющий из чароитовой чаши; дядя, помертвевший, но не успевший помешать. Медленное падение мальчика. Дрожь его ресниц. Гримаса муки на лице и собственное ощущение: боль, разливающаяся даже не из живота – из горла. Хельмо смог встать, сделать пару шагов, но сразу осознал: смерть. Смерть идёт. От того, от кого не ждал.

Хельмо сел и обвёл взором комнату. За окном было темно.

– Янгред, беда!

По коридору крик прозвучал эхом. Хайранг, появившись без стука, застыл на пороге; он посмотрел на Хельмо, вряд ли веря глазам, наконец – нерешительно улыбнулся.

– Жив… – пробормотал Хайранг потрясённо и облегчённо.

– Жив, – откликнулся Хельмо, с усилием встал, приложил палец к губам и пошёл навстречу. Ноги подгибались, но держали. – Что с тобой?

– Он велел доложить… – начал Хайранг.

Хельмо кивнул.

– Мне и докладывай. Что?..

Хайранг не заспорил, выдохнул. Ему явно хотелось доложить хоть кому-то и перестать мучиться одному. Хельмо взял его за рукав и вышел. Янгреда будить не хотелось; тот выглядел так, будто сам чем-то отравился, а потом ещё бодрствовал у постели не один час.

– Царь сбежал, – сказал Хайранг. – Стрельцы ищут, но, думаю, кто-то из них ему и помог.

– Дядя? – зачем-то уточнил Хельмо с безнадёжной тоской. – Хинсдро?.. Хайранг, я не знаю, что случилось, ты можешь разъяснить?

Хайранг ухитрился всё поведать предельно кратко, в пять или шесть не самых цветастых, но точных предложений, каждое из которых резало хуже ножа.

– Что ж. – Дослушав, Хельмо попытался сладить с болью, но и в тело, и в душу она впилась только крепче, пришлось даже на миг зажмуриться. – Пусть ищут.

– Это не всё, – произнёс Хайранг. Его лицо стало бледнее.

– Что? – устало переспросил Хельмо. – Город горит? Бунтует? К ответу требует?

Хайранг посмотрел в окно. Что-то совсем уже нехорошее мелькнуло в его взгляде.

– Хинсдро украл тело сына, – сказал наконец он. – Куда он мог его повезти хоронить? Ты не знаешь?

Хоронить ли? Это было сродни ушату ледяной воды. Хельмо охнул, покачнулся и, опёршись о стену, скривился: заныли перевязанные раны на запястьях. Хайранг, с беспокойством наблюдая за ним и уже не ожидая ответа, продолжил:

– Мы опросили заставных стрельцов. На востоке сказали, был недавно всадник. Мчал на Озинару. Выслали погоню, вдруг…

– Правильно. Всё правильно сделали. Отлично.

Выпрямившись, Хельмо понял, что может потерпеть боль. Это просто с непривычки, изнежился на отдыхе, прежде и не такое бывало.

– Бери отряд, – велел он. – И быстрее в Озинару, загоняйте лошадей. Он едет туда.

– А ты…

– Я вперёд. Но иным путём.

– А…

Хельмо обернулся, прослеживая взгляд Хайранга. Янгред не двигался. Чуткий, почти звериный слух изменил ему, слишком много было потрачено сил. И вид его возле замаранной собственной кровью постели очень пугал.

– Обойдёмся, оставь. Это мой царь и… моя родня. Мне разбираться. Давай поспешим, осталось немного.

«Немного» утекало сквозь пальцы прямо сейчас, но Хельмо уже видел поблёскивающие маковки куполов. Озинара вырастала впереди.

Вновь вышла луна, когда ноги спружинили о мокрую траву перед знакомым храмом. Опуститься оказалось проще, чем взлететь, хотя при соприкосновении с землёй вновь закружилась прояснившаяся было голова и ещё тяжелее показалась конструкция крыльев, крепящаяся к поясу, к предплечьям. Хельмо сбросил её, стараясь не повредить сложный каркас. Вдали маячил силуэт: бродила по озарённому молочным светом лугу лошадь – без царской сбруи, совсем простая.

Хельмо пошёл вперёд. Вид храма вселял не благоговение, но ужас. Хельмо силился не думать ни о том, что увидит, ни о том, кого ищет, ни о том, кто томится за стенами уже давно. Но когда он, взбежав по ступеням и распахнув тяжёлую дверь, ступил под своды сердечного придела, впереди – у воды, лицом к каменному Хийаро, – была только одна фигура. Она не двигалась и казалась погружённой в раздумья.

– Дядя! – позвал Хельмо. Получилось сипло. Он повысил голос. – Дядя Хинсдро!

Тот обернулся. Теперь Хельмо видел: Тсино у него на руках, белый и окостеневший, такой маленький… Хотелось отшатнуться, но пришлось пойти вперёд.

– Отпусти его.

– Отпустить? Но ведь он совсем не против был со мной прогуляться. Правда, моё солнце? – И дядя нежно глянул в мёртвое запрокинутое лицо.

Озноб разбежался от босых стоп и сковал жилы. Хельмо закусил губу. Дядя опять посмотрел на него – похожий из-за тёмных одежд и волос на ворона, улыбающийся, с прямой, величественно расправленной спиной.

– Ты… – набравшись мужества, отозвался Хельмо, – ты задумал дурное. Ты дурное уже сделал, а теперь хочешь сделать ещё хуже. Тсино…

– Он не хочет умирать. Я знаю, не хочет. Он и не пожил.

Хельмо сделал ещё шаг. Голова кружилась, плечи ломило.

– Он уже умер. Не…

– Он не должен был! Это всё ты.

– За что?!

Хельмо вовсе не хотел спрашивать, не хотел слышать ответа. Но вопрос вырвался сам, горько, громко и отчётливо. Дядя усмехнулся и, всё так же стоя вполоборота, склонил голову к плечу.

– Не быть тебе царём. Не ты страну из Безвластия поднимал. Люди глупы, Хельмо, им подавай красивые зрелища да величественные поступки. Ты только на них и горазд.

Что ж. Янгред снова был прав. Ноги предательски подогнулись.