Питер Маклин - Костяной капеллан [litres]

– А что, – сказал я. – Почему бы и нет.

Мика с Чёрным Билли, как могли, попытались сдержать усмешку, ну а я оставил их без внимания. Эйльса же якобы моя любовница, так что в самом деле почему бы и нет?

Мы с Борисом помогли Браку добраться по лестнице до моей комнаты, и оставили там вместе с Энейд, чтобы та за ним приглядела. Когда мы оказались на лестнице вдвоём, Борис пристально посмотрел мне в глаза. Он был старше почти всех в отряде – задумчивый и немногословный здоровяк.

– Плохо дело, начальник, – тихо сказал он. – Бойцов у нас всё меньше. У них ещё и взрывной порошок, а у нас его нет. Что будет, если эти Кишкорезы явятся к нам всей шоблой?

– Порошок я достать могу. – Я подумал о том, что сказала Эйльса. – И людей. Опытных бойцов, которые умеют за себя постоять. Это мой город, Борис. Уж люди-то здесь найдутся.

И то и другое было правдой, хотя и не связано друг с другом. Чего уж там, арбалетчиков, которые участвовали в захвате «Цепей», я натаскал самолично, но они не годились. Близко я с ними не знаком, войну с ними не прошёл и не стал бы доверять им чего-нибудь значительнее простой засады. А вот люди Эйльсы, подумал я, могут быть полезны.

– У вас тут, мальчики, личная беседа, или можно мне вмешаться? – вклинилась вдруг Эйльса, чем изрядно меня напугала. Лестница у нас старая, шаткая и скрипучая, как флюгер на ветру, однако звука её шагов я не слышал. Очевидно, от взрыва слух мой отнюдь не обострился.

– Простите, госпожа Эйльса, – попятился Борис от её двери.

– Ну сколько же можно – просто Эйльса, и всё тут, – улыбнулась она улыбкой трактирщицы. Вошла в комнату, поманила меня за собой, игриво подмигнув.

Борис кивнул и поплёлся вниз, оставляя нас вдвоём у неё в спальне. Я запер за собой дверь и повернулся к Эйльсе.

– Ты, вроде бы, говорил, что хочешь на чём-то проколоться, – напустилась она на меня. – Взорвать дом собственной тётушки – это определённо можно считать проколом.

– Это не… – начал я, но только горестно вздохнул. Привалился к стене и прикрыл глаза ладонью. – Не совсем так всё было. У них, Эйльса, оказалась с собой целая грёбаная бочка с порохом. Они и собирались дом подорвать. Это они так заявляют о себе, охотятся на моих родственников – показывают мне, на что способны.

– Ну а ты попросту не смог их остановить, так, получается? О, тогда превосходно, Томас. Хауэр ни за что не поверит, что это я стояла за таким грандиозным бедствием, так что неумелость твоего брата, по крайней мере, должна бы сбить губернатора со следа. В конце концов, мы ведь этого и пытались достичь.

– Я не хотел, чтобы Йохану причинили вред, – сказал я.

– Но ему ведь лучше, чем Сэму или Браку.

– Нет, не лучше. Я-то видел, как он там дрался в огненном пекле. Он ведь, Эйльса, вернулся опять в Абингон, вернулся по-настоящему. Когда рванула бочка, он, думаю, едва рассудка не лишился.

– Томас. – Она подошла ко мне. Сняла у меня с глаз ладонь и внимательно в них посмотрела. – Спасти рассудок своего брата ты, скорее всего, не в силах, пойми. Тебе его не вылечить, но нужно непременно за ним следить.

– Знаю.

– Он всё ещё способен сослужить нам службу, – продолжала она. – Дерётся он как необузданный зверь, он опасен, его боятся. Из этого можно извлечь выгоду, но извлекать её следует осторожно.

– Знаю, – снова вздохнул я. – Он мой брат, Эйльса, а не служебная собака.

– Подходящий человек для подходящего дела, это ведь так ты управляешь отрядом?

Это и впрямь так, вот только не припомню, чтобы хоть раз такое при ней говорил. Наверно, сказанул как-то, да и забылось.

– Да уж, – согласился я.

– Ну а сам-то ты как?

– Сойдёт, – ответил я, хотя насчёт этого имелись сомнения. Всё не шло у меня из головы, что сотворил со мной Билли Байстрюк у Старого Курта, так что впору задуматься – намного ли мой собственный рассудок крепче, чем у Йохана?

Подошёл я к окну и поглядел на улицу, на конный двор позади харчевни. У калитки, выходящей в переулок, караулил Стефан, закутанный в два плаща поверх тяжёлой шубы. Из нужника возвращалась Анна Кровавая – одной рукой подтягивала штаны, а другой запахивала плащ, спасаясь от ночной стужи. Да, холодно, но, кроме этого, той ночью Эллинбург мало чем отличался от Абингона. Этого-то я и пытаюсь избежать, но, кажись, избежать всё-таки не выйдет.

– Выспаться тебе надо, – сказала Эйльса.

– Есть такое, – ответил я, но собственный голос показался мне бесцветным.

– Томас, – окликнула она. – Посмотри на меня.

Я обернулся и присмотрелся. Ведомо Госпоже, Эйльса красива, но лица её было не разглядеть. По всей комнате шевелились неясные тени, меня это обеспокоило. В них может таиться кто угодно. Руки мои невольно скользнули на рукояти Плакальщиц, я полуприсел и затравленно оглядывался. Чувствовал я себя вымотанным, но при этом был начеку, нервы туго натянулись, но в то же время странным образом онемели. Резкий выдох. Я готов. Готов убивать.

– Всё в порядке, красавчик, – произнёс голос трактирщицы. – Никого здесь нет, только Эйльса.

Она подошла ко мне, взяла меня за щёки и пристально вгляделась в глаза. Дышала ровно, размеренно и глубоко, и я вдруг понял, что дыхание моё подстраивается под тот же самый ритм. Руки утратили напряжение, соскользнули с мечей и безвольно повисли вдоль тела. Настороженность схлынула на нет, тело приятно размякло. Я очень устал. Она отступала на шаг, я подался вперёд, чувствуя, как она касается моего лица – тепло-тепло, мягко-мягко. Смотрит мне в глаза, не отрываясь, и вот мы уже возле её постели. Дышит всё так же ровно и глубоко, моё дыхание окончательно под это подстраивается. Тут у меня начинают слипаться веки, словно я несколько дней не спал. Может, она оказывает на меня какое-нибудь воздействие, не исключено, что и колдовское, но на эти мысли сил у меня уже нет.

– Тебе бы выспаться, – повторяет она тихо и ласково. У меня подкашиваются колени, и я обрушиваюсь поперёк лежанки. Она притрагивается кончиками пальцев мне ко лбу – у меня закрываются глаза. Это прикосновение меня убаюкивает, словно завораживает. Уже не помню, как она укутала меня одеялами. Я провалился в сон и успел лишь подумать – какие только скрытые умения бывают у Слуг королевы!

Когда я проснулся, то увидел – Эйльса дремлет у себя на стуле, завернувшись в запасное одеяло. Я постарался не шевелиться, не желая её будить. Сидела она у оконца, и утренняя заря осветила её лицо таким образом, как она сама ни за что не допустила бы. Пудры и румяна за ночь частично стёрлись, и теперь было явно видно – Эйльса гораздо старше, чем мне в первый раз показалось. Ей сорок, если не все сорок пять, теперь это очевидно, и не все прожитые годы протекли для неё безболезненно. Это многое объясняет. При нашей первой встрече я подумал – слишком уж она молода для своего положения, а она сама мне тогда сказала, дескать, выглядит младше своих лет. Вот только не припомню, чтобы хоть раз обмолвилась она о том, что она искусница. Может, и не искусница в полном смысле этого слова, но что-то же она этим вечером со мной сделала! Уверен, это были какие-то чары. И, сказать по правде, я был этому рад. А то бы снова потерялся.