Питер Маклин - Костяной капеллан [litres]

Через некоторое время в дверь постучали, Чёрный Билли отодвинул засов и выглянул. Затем обернулся и подозвал Луку Жирного:

– Это кто-то из твоих.

Лука подошёл к двери, слегка её приоткрыл. Было видно, как он разговаривает с кем-то на улице, но подслушать ничего не удалось. Потом Лука кивнул, передал из рук в руки монетку, а затем дверь снова закрылась и была заперта на ключ.

– На Колёсах-то всё бурлит, – доложил он, довольно улыбаясь во все пухлые щёки. – Торговцы с Доковой дороги возмущаются, с чего бы это им платить Кишкорезам за защиту, если те их не защищают, а Мамаша Адити в ярости из-за потери своей «Жеребятни» с её сладкими мальчиками. Ходят и другие слухи – кто-то там грозный и могучий, дескать, должен был им помочь, но то ли не помог, то ли помог, но обломался, то ли пытался помочь, да помер. Всё уже, ясен перец, переврали, но в целом сводится всё к тому, что кто-то Кишкорезов крепко подвёл.

Я подумал об этом ихнем сканийском чародее, который выпростал свои собственные потроха в канаву, когда Билли Байстрюк силой мысли вывернул его наизнанку. Этот случай, должно быть, заставит Мясника поразмыслить, тут уж как пить дать.

– Отлично, – сказал я. – Сегодня ночью Благочестивые поработали на совесть.

На мои слова комната одобрительно загудела, поднялись стаканы, полилась в глотки брага.

– Едрёна монахиня, Томас, – расхохотался Йохан. – Значит, спалил-таки сраную «Жеребятню»! Давно пора!

– Это уж точно, – сказал я. – Давно. Слишком долго я терпел.

Я глянул брату в глаза, тот подмигнул и прослезился:

– Да, теперь-то уж с ней покончено, туда и дорога!

У меня будто камень с души упал, когда я услыхал от Йохана такие слова.

Прошла неделя, и я пристроил-таки всех ребят-«жеребят». В конце концов, золото открывает многие двери, а оно у меня имелось в излишке. Торговля маком оказалась весьма прибыльным делом, как и предсказывала Эйльса, к тому же я продолжал отмывать припрятанные денежки, пропуская их через «Цепи». Также ко мне снова потекла дань со всех заведений под моим покровительством, а Билл Бабник превратил дом в Свечном закоулке в самый лучший и самый доходный притон во всём Эллинбурге. Так у него, в сущности, спорились дела, что пришлось вернуть туда сэра Эланда, а на его место – надзирать за безопасностью в «Золотых цепях» – поставить Эрика.

Было чудесное зимнее утро, морозное и искристое, в небе ярко светило солнце. Мы с Анной прогуливались по улицам Вонища, отчасти – чтоб людей посмотреть, но главным образом – чтоб себя показать. В своих изысканных шубах и камзолах были мы ни дать ни взять владетельные лорды, а Стефан и ещё три парня из новобранцев следовали за нами как телохранители. Кишкорезы всё ещё зализывали раны после нашего налёта на Доковую дорогу и «Жеребятню», так что, строго говоря, можно и без этого обойтись, но надо, чтобы все видели: меня охраняют, и охраняют надёжно. Возможно, стоило бы и Йохана с собой прихватить, но братец мой ещё с прошлой ночи нажрался в соплю и храпел на своих одеялах.

Напросился с нами и Билли Байстрюк – ну что ж, я поддался на его уговоры. Парнишка уже оправился, но на то, чтобы восстановить силы после битвы со сканийским чародеем, ушло у него три дня. Хлопчик и сам выглядел что твой барчонок – в благодарность за усилия я решил побаловать Билли новым платьем.

– Что там, дядя Томас? – показал он на пекарню. Вывеска над дверью яснее ясного сообщала, что за ней находится, но я вспомнил слова Старого Курта – похоже, мол, что Билли не может прочитать ничего, написанного чужой рукой. При всём при том сытный запах, доносящийся из-за открытой двери пекарни, лучше всякой вывески говорил о ремесле её хозяина. Парнишка улыбнулся мне, показывая, что просто дурачится, я улыбнулся в ответ.

– Опять проголодался, что ли? – притворно удивилась Анна.

После того, как парень пришёл в сознание, он только и делал, что ел, однако всё равно оставался болезненно худеньким.

– Мне бы пирожное, – признался Билли.

– Будет тебе пирожное, – сказал я и, пригнувшись, протиснулся в низкий дверной проём лавки, а за мной и Анна.

– Господин Благ! – воскликнул пекарь, увидев меня, и принялся судорожно оправлять фартук пухлыми и белыми от муки руками. – Так я ж ничего не просрочил, сударь. Клянусь – ещё позавчера все сборы уплатил!

– Уплатил, Георг, уплатил, – заверил я. – Тут паренёк наш проголодался, только и всего. Ты же знаешь, как растут мальчишки, я уверен. У тебя, как я помню, у самого их двое.

– Так и есть, сударь, и хорошая же у вас память! – изумился он.

Георг засуетился за прилавком, а через миг одарил нас двумя пирогами с сухофруктами и ароматным пирожным, завёрнутым в навощённую бумагу. Я знал, что это его лучшие изделия, но от денег пекарь отмахнулся:

– Для вас бесплатно, господин Благ! С Благочестивых денег не беру!

Я кивнул и принял подарок:

– Спасибо, Георг!

Мы вышли из лавки, и я разрешил Билли наброситься на угощение.

Хорошо снова получить во владение свои улицы, и я не забуду, какое уважение выказал ко мне Георг. Может показаться странным, что я беру мзду с этих людей, а они всё равно отдают мне свои товары задаром, но именно так выражают уважение в Эллинбурге. К тому же я не допускал, чтобы в Вонище голодала хоть одна семья, и об этом тоже все знали. Для многих сыновей и братьев я подыскал работу у себя в заведениях, да и для дочерей тоже – они трудились у меня стражниками и привратниками, посыльными и сдающими, носильщиками, извозчиками и поварами. Если кто хворал и не мог себе позволить даже услуг доктора Кордина, тот лечился за мой счёт. Кто голодал – получал кусок хлеба. Вот так защищал я свои улицы – и снискал таким образом всенародное уважение. Ясное дело, это замкнутая система, и участие в ней не добровольное, но пока все принимают такое положение дел, она работает без перебоев.

Анна выпросила у Билли кусочек пирожного и остановилась на углу, задумчиво жуя:

– Надо бы тётушку твою проведать, – сказала она, смахивая крошки с подбородка.

– Что ж, – ответил я. – Думаю, лишним не будет.

Для тётушки Энейд выхлопотал я новый дом взамен взорванного, и недавно они с Браком справили новоселье. Брак к тому времени почти уже выздоровел, хотя будет ли его левая рука служить как следует, было по-прежнему неясно. Я, конечно, проследил, чтобы ему щедро заплатили за его труды, да и всем прочим тоже. Благочестивые были снова богаты, богаче, чем даже до войны. Все у меня в отряде наряжались как знатные дворяне, хотя до того, чтобы и манеры стали дворянскими, им ещё далеко.

Новый дом стоял в самом конце Сапожного ряда и был вдвое больше старого. Нанял я для тётушки и служанку, одну из Кординовых внучек, да ещё и поставил караулом парочку новых ребят – чтобы не повторилось, как в прошлый раз. Когда мы неторопливо дошли до конца улицы, входную дверь стерёг аларийский парнишка по имени Деш – увидев нас, он вытянулся по струнке.