Эльдар Сафин - Танец с зеркалом [litres]

Наладчик появился утром.

Швеи маялись бездельем, головной болью и вяло, больше для приличия, злословили про соседнюю бригаду. На самом-то деле никто в цеху ни с кем не враждовал. Никто не завидовал чужому счастью – ведь и счастья-то особого не водилось, а горе еще недавно было одно на всех: война.

Нинка, сидя под окном, вышивала красную птицу – заказчик захотел птиц по рукавам платья невесты: льняного, отбеленного, зауженного в талии. Татьяна покачала головой: Нинка совсем выросла, вытянулась, но и округлилась, где надо, года через три свадебное платье понадобится ей самой. Сдвинув косынку на лоб – кудри, еще не седые, буйные, все норовили выскочить – Татьяна заправила шпульку в машину и вздохнула. Тут же закашлялась: пыль здесь везде. Их слишком много в одном цеху, сидят чуть не на головах друг у друга. Одно помещение повредило при бомбежке, другое пришлось отдать под госпиталь – вот уж, вроде, и войны нет, а след ее все тянется, норовит прорваться то криком, то стоном из-за перегородок. Хорошо хоть, подвернулась эта свадьба, заказчик с деньгами – видать, большая шишка. Наворовал, небось, нажился на людском горе. Но Татьяне, как и остальным, было все равно, откуда деньги. Главное, чтобы они достались им. Хотелось жить. Хотелось есть, одеваться, покупать модные туфли, ходить в кино. Хотя бы изредка. Вон Шурочка, чуть постарше Нинки, все уши прожужжала своим кино, не хуже швейной машинки: жених обещался сводить в субботу. Ждала, словно Нового года.

Когда вошел наладчик, швеи, как по команде, повернули головы: хоть какое, а развлечение. Только Нинка не взглянула: не интересен он ей, невзрачный мальчишка, узкие плечи, пепельно-серые волосы, сам тоже какой-то серый и ходит, ей казалось, боком. Не то подволакивает ногу, не то просто стесняется. Стесняться, впрочем, было чего: женщины разглядывали его так, словно норовили вытряхнуть не только из брезентового комбинезона, но и – из кожи, отделить мясо от костей, а сами косточки пересчитать и разложить ровно в ряд. При этом каждая вторая думала: где-то сейчас мой сын? Где-то сейчас мой муж, или отец, или жених… Это Шурочке повезло: ее ненаглядный вернулся одним из первых. Да и воевал всего полтора года: молодой, двадцати еще нет. С фронта возвращались и продолжали возвращаться, но ждали еще многих. Кого-то уже не дождутся: вон, бабка Надя вся высохшая сидит, как старая ветла во дворе фабрики: у нее погибло трое сыновей и муж. Но она хотя бы знает, что нечего ждать, не на кого надеяться, а Татьянин муж, Нинкин отец, пропал без вести. Жив ли он? Цел ли он? Может, в госпитале, без памяти, без ног, или в плену – и не увидят они его больше?

– Здорово, тетки! Чего поломалось-то?

Наладчик, при всей своей неказистости, парнем был веселым и шустрым. Стеснительным казался лишь поначалу – мог и разговор поддержать, и сам рассказать чего.

– Ну здравствуй, Витя, ждали.

Татьяна встала из-за машинки, спеша навстречу – как-никак, бригадир она, и ее это дело, следить за починкой.

– Гладильная машина барахлит. Пыхтит что-то. Глянул бы, Витя.

– Эт можно, – с важностью ответил наладчик, шагая к не старому еще, но порядком потрепанному прямоугольному агрегату.

Проходя мимо Нинки, которая в этот момент подняла голову, он подмигнул ей и сказал что-то тихо-тихо. Татьяна не услышала. А Нинка покраснела вся, до ушей, и продолжала так сидеть, не опуская головы и глядя вслед парню, пока не уколола палец иголкой и не очнулась.

Наладчик возился с машиной недолго. Обстоятельно посопев, проверил подъемник, поковырялся с нагревателем, между делом назвал Татьяну – умницей, бабку Надю – красавицей, а Шурочке посоветовал сшить себе юбку солнце-клеш. Остальным тоже захотелось тепла, внимания, по одной женщины потянулись к машине, якобы интересуясь, как продвигается починка. С каждой Витя перекинулся парой слов – и она отходила, довольная. Наконец, он сказал:

– Труба дело.

– Как? Работать не будет? – забеспокоилась Татьяна.

– Да будет… – протянул наладчик, вытирая руки тряпицей. – Дымить только будет. Подымит день, второй, а потом вы света белого не взвидите. Ненадолго это. А починить совсем не могу – износилась.

– Как-то быстро, – покачала головой Татьяна. – И другой нет…

– Ить другая-то есть, – отозвалась из своего угла бабка Надя, ехидно прищурившись из-за машинки. – Вон, у дальней стеночки.

И показала тонким скрюченным пальцем.

Все взгляды устремились туда, где, застланная кожаным покрывалом, уже много лет стояла точь-в-точь такая же, только более старая, гладильная машина. Ее давно использовали в качестве стола. В обеденный перерыв женщины раскладывали на ней нехитрую снедь и даже не задумывались, что под низом – не стол, не сундук, а рабочий аппарат. Впрочем, рабочий ли?

– А она разве включается? – спросила Нинка.

– Ить кто ее знает, – ответила бабка Надя. – Когда-тось включали. А с тех самых пор, как Гришка, алкаш, на ней изжарился, так и бросили.

– Ой! А мы на нем кушали! Как же это он умудрился? – воскликнула впечатлительная Шурочка.

– Дык… пьяный был. Но помер-то не зря… – задумчиво протянула бабка Надя.

– Почему? – резковато спросила Татьяна.

Она не любила разговоров про смерть. Смертей и так достаточно – хлебай, не перехлебаешь.

– А с тех пор сразу счастье нам повалило. Как из мешка посыпалось. Я тогда молоденькой девчонкой была, как Шура, что ли… Ить даже нет – как Нинка. Верно говорю: пятнадцать мне исполнилось. Коса у меня была – эх, в руку толщиной. Не то, что нынче…

Она в задумчивости замолчала. Только светлые глаза смотрели прямо перед собой, видя, должно быть, далекие дни молодости и стройную девушку с русой косой.

– Что там со счастьем, баб Надь? – нетерпеливо выкрикнула Шурочка.

– Ась? Со счастьем… Батя мой выздоровел, смог опять в шахте работать. Болел до-олго, врачи говорили – тебеце. Клавка наша понесла – никак не могла ребеночка родить, муж все сердился, а тут – как надуло. Зойка получила теткино наследство – ох, богатое. Принарядилась сразу, и даже нам подарков надарила. А Степа, сторож наш…

Бабка хитро посмотрела на притихших швей.

– Ну? – не выдержала Татьяна.

– Вот те «ну»! Слабость у него была. Не мог с бабой – хотя красивый был, аж жалко. Рыдали всем цехом. А тут – как рукой сняло. Воскрес мужик будто. Замуж меня позвал потом, через два годочка…

Бабка Надя зарделась и замолчала. Казалось, то, что она рассказывает, произошло только что – или не далее, чем вчера, красавец-сторож Степан позвал ее под венец.

– Байки все это, – нахмурилась Татьяна.

Но сильно возражать бабке Наде не стала: пусть порадуется человек, хоть так, хоть в воспоминаниях.

– Байки-не байки, а гладилку накрыли, от греха.