Эльдар Сафин - Танец с зеркалом [litres]

– Родные мои, милые, – шептала бабка Надя, и швеи, оставив ненадолго каждая свое счастье, собрались вокруг, скучились вокруг ее счастья – самого сильного из всех.

Постепенно женщины успокоились, угомонились, разошлись по рабочим местам, и уже обрывали нитки, завязывая узлы и готовясь гладить законченные изделия.

– Я, как всегда, за гладилку? – Шура двинулась к машине.

– Нет! Стой!

Крик бабки Нади прозвучал, как сигнальная сирена. Как визг мотора вражеского самолета.

Шурочка остановилась.

– Не туда, – сурово отчеканила бабка. Как будто и не плакала только что слезами умиления. – Вон, к той. Которая дымит. А эту мы накроем – и не ты! Пусть Витя.

Шурочка ахнула.

И все поняли.

Дни сменялись днями. Вернулись мужики – многие как-то до последнего не верили, что обошлось. Вернулся и Егор – муж Татьяны и отец Нинки. Высоченный, под два метра, худой, кареглазый, похожий на собственную тень – с громадными ступнями и кулаками, с вечной щетиной и новой татуировкой «7456324/1» на предплечье. Он рассказал, как случилось, что они пропали без вести:

– Высадили нас на берег, мы ждали, будет горячая встреча, пулеметы – а там ни черта. Начальство и придумало – вперед и вверх, там пески, потом горы… Два дня мы вперед перли, полковник уже с нарочным письмо послал – мол, планируем выйти в тыл противника и опрокинуть его… А потом нас в ущелье зажали, между крупнокалиберными пулеметами. Драться не с кем, бежать некуда. Сложили оружие, и ни один из наших не ушел – так что в штабе даже и не узнали. А полк формировали здесь же, в Картамарах, там почитай каждый третий – из Пыреевска, мы одиннадцать месяцев в плену провели, а потом охрана исчезла, ворота открывают – мол, победа, выиграли…

Вместе с Егором вернулись многие. В Пыреевске всегда были железорудные карьер и шахта. Карьер работал всю войну – а вот шахту закрывали, там без мужиков вообще не справиться.

Сейчас шахту расконсервировали, и Егор вместе со многими другими вернулся под землю. Несколько недель он был совсем никаким – ласка урывками, ни выслушать нормально, ни помощи по дому. Татьяна переживала, укоряла себя – мол, радоваться надо, что живой вернулся – но при этом не могла избавиться от желания попрекнуть мужа в том, что он словно потух.

А потом – отошел понемногу. И постель отогрел, и слушал с удовольствием про работу, нет-нет да вставляя слово. Начал осматриваться, соображать – хотя еще недавно казалось, что ему вообще все равно. Потребовал, чтобы Нинка бросала работу на фабрике и шла в училище, на бухгалтера или повара.

Нинка, конечно же, отказалась. Она так не могла. Когда на фабрике заказов не было – ходила туда каждый день, отъедая у подруг хлеб. А когда пошли заказы, да не разовые, а «на вырост», еще и из другой страны, на работу с покрывалами и занавесями, она тем более не могла уйти в кусты. Сейчас требовалось за несколько месяцев сделать гигантский объем, и тогда фабрика получит заказов еще на несколько лет. Обновили машинки, в гладильном станке полностью заменили нагревательный блок на современный. Теперь не то что не дымит – лет сорок будет, как новый.

Работай и работай. Куда ж тут уходить.

– Главное, – выпрастывал из кулака указательный палец Егор, – война кончилась. Что подруг подведешь – не беспокойся, не подведешь. Мать, скажи Нинке.

– Тебе самой решать, доча, – уходила в сторону Татьяна.

Витька за зиму вытянулся и возмужал – из нескладного подростка превратился в небольшого мужичка, даже щетина полезла, хотя и мягкая пока. Он всячески показывал, что в отношении Нинки намерения у него самые что ни на есть серьезные, хотя Татьяна несколько раз издалека видела, как дети целуются.

На крайний случай, думала Татьяна, поженим. Хотя выдавать дочку замуж в шестнадцать не хотелось – но еще меньше хотелось передавить запретами.

К исходу зимы кто-то проговорился про станок, и Егор ночью, оглаживая перед сном жену, спросил:

– Говорят, зажевала ваша гладилка капитана Рогожу…

– Кто старое помянет… – неопределенно ответила Татьяна. – Не в мою смену.

Егор перекатил жену на себя сверху, зажал ее лицо между ладоней, нежно прикоснулся губами к губам и сказал:

– Расскажешь завтра, что знаешь?

Татьяна не хотела касаться этой темы никоим образом, но чтобы прямо сейчас прекратить разговор, согласилась:

– Расскажу.

Наутро он ушел в шахту, Татьяна с Нинкой – на фабрику, потом водоворот дел закрутил их, но вечером оказалось, что Егор обещанного не забыл. Они с Татьяной вышли на улицу и под руку пошли по Липовой в сторону Аксаковских Прудов.

Тут-то она ему и выложила все как есть. Как задымил станок, как пришел Витька-наладчик – да, да, который к Нинке ходит – и как баба Надя рассказала про прошлые смерть и удачу.

Про капитана, который пришел не зван, а ушел вообще страшно и дико. И про удачу, на которую в общем-то никто и не рассчитывал.

– Совпадение же, правда? – нервно рассмеялась Татьяна.

– Не совпадение, – отрезал Егор. – Я когда только зеленым пацаном в шахту пришел – старики рассказывали про скифов, которые здесь до нас жили. Мол, скифы эти были сильнее наших предков. Войны все выигрывали, жили богаче… Но были у них тайны какие-то, то ли колдовство, то ли боги свои – вот через это они и вымерли, да так, что последа по себе не оставили.

– А станок здесь причем? – удивилась Татьяна.

– Не знаю точно, у них дерево было. Огромное! Вспомнил: мамонтово древо, колдовское. Оно возвращало все к тому времени, когда все было хорошо. Но для того, чтобы оно сработало, нужно было живьем кого-нибудь закопать в его корнях.

Татьяна задумалась.

– Возвращает к моменту, когда все хорошо?

– Да, – Егор кивнул.

Они прогуливались спокойным шагом и постепенно миновали пруды, затем свернули на Заводскую и прошли мимо «Пыреевских узоров».

– Погоди! – воскликнула Татьяна. – Смотри!

– И что там? – Егор видел просто дерево – иву, что ли. На ветках, как и полагается весной, набухали почки.

– Это ветла. В нее три года назад молния ударила, она и высохла. Три года сухая стояла.

Больше они об этом в тот вечер не говорили – о чем говорить? И так все ясно. Скифская магия, возврат к мигу, когда все хорошо.

Баба Надя про мамонтово древо отлично все знала.

– Дык здесь и стояло, высоченное! Раньше-то туточки лес был, все деревья посрезали, а это как-то робели, уж больно солидное. Но тут приказ – фабрику строить, сроки погорели все, гляди – премий лишать начнут! А народ у нас до премий охочий, так что топоры и пилы в зубы – и давай его рубить! Четыре дня десять человек рубили дерево. К концу одному ногу передавило, у другого грыжа в паху вылезла, кто-то бок вывихнул или еще чего. Я тогда соплюхой была, у нас кино не было, бегали на стройку смотреть. В конце дерево застонало, как великан, и упало. Но не туда, куда рассчитывали, а в другую сторону – машину грузовую задавило, шофер выжил, а начальник в кабине сидел – сдох. Но как ни странно премии всем дали, даже мне леденец на палке перепал, большущий! А через год поверх пня фабрику поставили.