Эльдар Сафин - Танец с зеркалом [litres]

Швеи из второй смены уже занимали рабочие места, и в дверях Татьяна столкнулась с Любой. Та остановила ее жестом.

– А может – права твоя дочь? – начала она без всяких предисловия, без «здравствуй», даже. – Бабке ведь так и так умирать. А сколько человек спасется – подумай, Таня!

Слух уже просочился – поздно, поняла Татьяна. Теперь все зависит не от Нинки.

– Ты хочешь, чтобы я это решила? – не веря, переспросила она.

Люба ничего не ответила, но посмотрела очень выразительно.

Ночью Татьяна не спала. Егор тоже не спал, хотя рабочие, дежурившие у завала, и отправили его домой, потому что толку от его присутствия было немного. Лишь валился от усталости, проведя на ногах почти двое суток. Но сон не шел к нему – Егор сидел на кухне и курил, курил… и ждал.

А Нинка металась по кровати, то и дело принимаясь стонать и вскрикивать. В конце концов, Татьяна разбудила ее, и та села на постели, не понимая, где находится. Татьяна напоила ее водой и уложила снова, а утром, уходя на фабрику, не стала будить, надеясь, что дочь выспится и станет поспокойнее, а к тому времени, дай бог, появятся хорошие новости.

Но новостей все не было. А Нинка приперлась на фабрику к концу смены – бледная, страшная, с синими кругами под глазами.

– Мама, – сказала она хрипло. – Я больше так не могу, я искала его весь день. Я умру без него, ты это понимаешь?

– Ниночка, доченька, послушай! Так нельзя. – Татьяна прижала руки к груди. – Мы не можем…Баба Надя – она же…

– Она же умрет! – с ужасающей безнадежностью сказала дочь. – Месяц. Ну, может – два.

– Даже зная, что она умрет завтра, – глухо спросила Татьяна. – Ты готова своими руками положить ее в пасть машине?

– У тебя есть отец! – закричала Нинка. – У тебя есть твоя работа! Твоя фабрика! Твои швеи! Твои принципы! А у меня – только он! Только он! Он один!

И в этот момент Татьяна поняла: дочь она потеряла. Перед ней стоял незнакомый человек. Может быть, еще не совсем чужой, но почти.

А еще она поняла, что вечером – край, завтра утром – Егор тоже заговорит о жертве. Там, под землей, остались его однополчане, и даже не потерять – а быть с ними по разные стороны завала – выше его сил.

Это было даже хуже чем во время войны – Татьяна теряла близких, хотя они находились совсем рядом, и найти их после этого было совершенно невозможно.

Нинка не пошла домой – во дворе фабрики она дожидалась Шурочку и других баб со смены, чтобы говорить с ними.

Придя в казарму, Татьяна не могла найти себе места. Металась по комнате, бездумно переставляя вещи. Надо что-то сделать, понимала она. Если прямо сейчас что-то не сделать… Но что? Что?!

Уничтожить! Уничтожить пень! Дерево срубили лет пятьдесят назад – он должен быть достаточно трухлявым, чтобы легко сгореть. В подвале – склад, там все покрывала, кисточки для подушек, шторы, ждущие отправки к заказчику.

Не раздумывая больше ни секунды, Татьяна вырвала из тетрадки листок и написала: «Прости. Люблю. Береги Нинку». Если с ней все будет в порядке, она успеет вернуться домой раньше Егора и просто порвет ее. Если же нет… Но думать об этом не стоит. Надо сделать дело.

…Тем временем во дворе фабрики Нинка разговаривала с Любой, и бригадирша уверенно кивала на каждую ее фразу. Можно было не сомневаться – часы бабы Нади сочтены. Увлеченные разговором, женщины не заметили, как Татьяна проскользнула через проходную.

– Дудки, – тихо сказала она. – Не выйдет у вас!

Снова очутившись в здании, она поспешила раздобыть оба ключа от подвала – основной, с доски с крючками, и запасной, из сейфа. И сунула их в карман. Потом в цеховой курилке взяла громоздкую зажигалку, сделанную из патрона крупнокалиберного пулемета – ее подарил курящим бабам фабрики кто-то из вернувшихся с войны мужиков.

Войдя в подвал, Татьяна мгновение подумала, потом вставила ключ изнутри и повернула на полоборота, чтобы никто не смог войти за ней. Было немного страшно: а ну как она запаникует и не сможет открыть дверь, когда побежит из горящего подвала?

С другой стороны, если ее здесь застанут, план может пойти к черту, чего Татьяна допустить никак не могла.

Включив свет в подвале – тусклый, в котором едва видишь, и то глаза напрягаешь – она направилась в дальний угол, где хранился керосин – на случай, если отключат электричество. В войну такое случалось раз в две недели.

Подвал был длиннющий, в середине света не было вообще, а в дальнем конце имелся свой выключатель. Дойдя до середины, Татьяна ступала практически наощупь между ящиками с нераспроданными довоенными ночнушками и пуговицами старого образца – их привезли на фабрику чуть ли не целый железнодорожный вагон, но почти сразу же и отменили.

И вдруг она поняла, где именно находится пень. Вот же он: громадная деревянная платформа, круглая, шагов двадцать в диаметре. Татьяна всегда думала, что это специальное приспособление, на которое удобно ставить ящики – и с которого их легко взять.

Внезапно повеяло холодом. А в следующую секунду перед Татьяной, словно из-под земли, вырос человек. Татьяна сразу узнала его, и ощутила, как липкий, холодный ужас сдавливает грудь.

Это был капитан Рогожа – тот самый военный, убитый гладилкой.

– Испугалась? – ухмыльнулся военный, и голос его прозвучал глухо, будто из колодца. – Зачем ты здесь?

Татьяна и рада была бы ответить, да язык не слушался. Только сейчас она заметила – свет из начала коридора едва попадал сюда – что перед ней будто и не человек. Тело капитана казалось полупрозрачным, сквозь него можно было увидеть стоящие позади ящики.

– Чего смотришь? Помер я, знаю это верно. А тебе тут нечего делать! – проговорил он сурово.

Татьяне, наконец, удалось сглотнуть и произнести:

– Я пришла…

– Догадываюсь, зачем пришла! – перебил призрак капитана. – Да только не дело ты затеяла.

– Послушай! – перед лицом необходимости Татьяна собралась, став прежней, решительной и деловой, и поспешно заговорила, не давая призраку остановить ее. – Это дерево – зло! И станок – зло! Мы должны его уничтожить, чтобы больше не было смертей. Помоги мне – уничтожим его вместе, и ты сможешь упокоиться, не будешь неприкаянным, как теперь!

Капитан ухмыльнулся, но ничего не ответил. Татьяна решила было, что вот сейчас он согласится, но он лишь повел рукой куда-то в сторону, и тут же за его спиной возникла целая толпа.

Призраки.

Татьяна почувствовала, как подкашиваются ноги, и схватилась за стену.

За плечом капитана стоял сутулый мужик в рваной телогрейке и угрюмо щурился на Татьяну. «Гришка-алкаш», – внезапно вспомнила она. Он выглядел и вовсе бесплотным – кисель, а не человек. Но его настроение угадывалось безошибочно: он тоже был совершенно не рад визиту Татьяны. Позади Гришки высилась стена из плотного тумана – хотя нет, и в ней Татьяна угадала человеческие очертания. Это были и вовсе незнакомые, ранее погибшие. От них веяло чем-то древним, непознанным, недобрым.