Александр Гарин - Капкан на Инквизитора

А может, он был просто спокойного нрава.

— Я не сомневалась, — повторила принцесса, тихо покачивая колыбель. — Марика… я ей верю. Она, конечно, нелюдима. И еще дичится всех нас. Но она не способна на великий обман или подлость.

— И я так думаю, — все это время с затаенной болью наблюдавший за женой про-принц Генрих ударил ладонями по коленям. — Она честна с нами. Хотя приветливой ее не назовешь, но ведь она — романка. Да к тому же, судя по многим признакам — из благородных. У имперцев… свои представления о вежестве.

— К тому же бедняжке довелось столькое перенести, — поддержала мужа Ираика, с ласковой улыбкой наблюдая за тем, как на лице младенца попеременно сменялись удивление и обида, а после — радость.

— Ты выяснил что-то о происхождении твоей жены?

Седрик, тоже долгое время наблюдавший за своим спящим сыном, пожал плечами.

— Немного, отец. Она… отчего-то предпочитает молчать о своем прошлом.

Хэвейд неодобрительно сдвинул брови.

— Так не годится, Седрик. Она должна тебе рассказать. Если до того мы… ты берег ее ради дитя, то теперь… не дело нашей семье не знать чего-то друг о друге. Поговори с ней.

Де-принц замялся. Отказывать королю ему не хотелось. Однако, он догадывался, что подобный разговор с Марикой тоже не приведет ни к чему хорошему.

— Дай мне время, отец, — наконец, уклончиво попросил он. — Обещаю, я разберусь.

Хэвейд не ответил. Зато Генрих, которому из-за чувства вины по-прежнему было больно наблюдать ту нерастраченную материнскую нежность, которую его жена изливала на ребенка брата, решился пошутить.

— Если твоя жена не захочет говорить — дай ей еще ребенка. И тогда снова стереги ее беременный покой.

Король кивнул на колыбель и при всей суровости вновь не удержался от улыбки, которая предназначалась внуку.

— Непохоже, что твоя супруга очень любит детей. Как часто она подходит к сыну?

Седрик коротко и искренне вздохнул.

— Нечасто. По правде… не подходит вообще. И молока у нее нет. Совсем… Должно быть, все дело в ее характере, отец. Марика родилась в День Солнцестояния.

Хэвейд утратил свою обычную твердую сдержанность, изумленно выпрямляясь на мягком табурете. Про-принц Генрих и его супруга посмотрели друг на друга.

— Но ведь это… очень сильный день. Мужской день, — осторожно напомнила Ираика. — Женщины в этот день не рождаются, а если рождаются — погибают в раннем детстве.

Седрик поморщился.

— Марика выжила. И ее природа… иная, чем у большинства жен. Этим я объясняю ее нелюбовь ко всему женскому и тягу к мужскому. Не стоит порицать ее за невеликое внимание к сыну. Ей… мне кажется, ей нужно привыкнуть к тому, что она теперь — мать.

— Пусть не беспокоится, — торопливо предложила Ираика. Она сделала непроизвольное движение, точно желая заслонить колыбель. — Я… я присмотрю за малышом. А Марика… пусть отдыхает. Ведь она… наверное, еще не оправилась от родов. Седрик, ты… тебе не стоит ее торопить!

Седрик вошел в спальню, когда за окном стало совсем темно. Очаг был потушен, и темноту в комнате разгонял всего пяток свечей, которые горели у его супружеского ложа. Против ожиданий, Марика обнаружилась не за столом, и даже не у стены, где она проводила много времени, натачивая развешенные здесь свои мечи, которые заняли почетное место среди прочего оружия. Жена де-принца с ногами сидела на постели, занимаясь неожиданно женским делом. Расставив свечи возле себя, она смотрелась в зеркало.

При появлении супруга, принцесса поспешно опустила зеркало, прижав его отражающей поверхностью к животу. Краем сознания Седрик восхищенно отметил, что живот романки уже полностью восстановился, утратив выпуклость, что оставалась у многих женщин даже после освобождения от бремени. Как и волосы, которые после острижения отросли заново, сделавшись будто еще прекраснее и гуще. Седрик не замечал, чтобы Марика когда-то пользовалась женскими притирками или мазями, но ее юная кожа в них не нуждалась. Его жена была прекрасна. Так прекрасна, что де-принц исполнялся восхищения всякий раз, как смотрел на нее. А запах Марики заставлял его томиться от невозможности касаться ее тела и любить — столько, сколько бы ему этого хотелось.

Седрик подошел к ложу и, отобрав у супруги зеркало, посмотрелся в него сам. Потом положил на столик между горевшими свечами.

— Зря тебя не было с нами сегодня, — он присел на край постели, заставив Марику отодвинуться. — Отец желает, чтобы ты присутствовала на семейных ужинах. И вообще… принимала большее участие в нашей жизни. Ты уже достаточно оправилась для этого. Лекарь, что вчера осматривал тебя, это подтвердил.

Романка бросила на него взблеснувший зеленью взгляд и обняла плечи руками, уставившись перед собой. Седрик подсел ближе, касаясь ее маленькой ступни и проводя ладонью вверх до колена.

— Ты не можешь сидеть здесь вечно, — он удержал жену, которая попыталась отодвинуть ногу. — Я знаю, что тебе многое пришлось пережить. Но… Марика, ты — будущая королева Веллии. Твоя жизнь продолжается. И…

— Это твоя жизнь продолжается, — с неожиданным раздражением прервала его доселе угрюмо молчавшая жена, с силой отдергивая ногу. — Твоя! А моя…

Она не договорила, запуская тонкие пальцы в копну густых волос и с силой тиская курчавые пряди. Некоторое время Седрик ожидал продолжения. Потом дернул щекой, придвигаясь ближе.

— Завтра прибывает его высочество до-кайзер Тит Клавдий, сын императора Тит Максимуса Третьего, — де-принц неподдельно вздохнул. — Он желает поздравить мою семью с рождением наследника, а заодно — поохотиться в наших лесах… на нечисть. Ее у нас больше, чем где-то еще. Он наслышан о твоей красоте и, мне кажется, имеет намерения непременно увидеть тебя. Но я этого не допущу. Мы будем настаивать, что ты еще не оправилась от родовых недомоганий.

Марика подняла голову. Ее глаза были покрасневшими, но не блестели.

— Спасибо, — хрипловато проговорила она. Седрик улыбнулся, прикладываясь к ее поджатой ноге губами. Потом, удерживая, прочертил дорожку из поцелуев выше, постепенно задирая юбку ее простого серого платья и отвоевывая себе больше гладкой женской кожи.

— Дагеддид! Какого пса ты делаешь?

Седрик не ответил. Его пробирала дрожь, как давеча Марику. От внезапно нахлынувшего возбуждения сводило челюсти. Он забрался на кровать, задирая платье жены уже обеими руками и влажно целуя ее живот.

— Твою мать, Дагеддид!

— Лекарь сказал, ты уже оправилась, — в промежутках между поцелуями, отрывисто пояснил де-принц, пока еще мягко пытаясь развести ноги жены. — Что тебе уже не навредит… Марика, я… мне кажется, я дал тебе достаточно времени, чтобы… Я так не могу. Я отвратился от мужей, но не могу прийти к женам. Ты… ты одна… моя жена… перед Леем. Не… препятствуй… мне…