Екатерина Соболь - Медная чайка [litres]

За пазухой у нее что-то вдруг заскреблось, и Гвен чуть не заорала: наверное, какое-нибудь ужасное насекомое, обитающее среди этих лысых камней, пробралось ей под одежду. Она лихорадочно затрясла одеждой, пытаясь вытряхнуть его, и на камни выпал Ульвин, сонно потирая лапой глаз.

– Ты… – потрясенно выдавила Гвен. – Ты был тут. Ну, точно! Но ты что, проспал наше перемещение через Тень, мою ссору с Рюриком и падение на камни?

– Угу. – Ульвин сладко зевнул. – Я к тебе прижался, и мне так чудесно было! Больше всего на свете люблю спать у тебя за пазухой. – Он навострил уши и огляделся. – А это мы где?

Гвен собиралась ответить, но тут очередная волна накрыла островок и окатила Ульвина. Тот от неожиданности завизжал на одной ноте, и Гвен торопливо сунула его обратно под шерстяную одежку. Ульвин свернулся там и что-то запричитал про свое дряхлое сердце, и Гвен прижала его к себе через одежду, покачивая, чтобы успокоить. Она была так счастлива его видеть, она даже представить не могла, что еще может чувствовать такую радость, и в то же время ей было ужасно грустно, что он попал в такую передрягу вместе с ней.

– О… – пролепетал Ульвин, разом перестав жаловаться. – Я… я это чувствую!

– Что? – с заложенным носом спросила Гвен, поглаживая его через слой ткани.

– Ты меня опять немножко любишь, – зачарованно прошептал он и прижался ухом к ее груди. – Я ведь дух, я это чувствую. Ты так сильно меня любила когда-то, что я не мог тебя забыть, даже когда совсем память потерял. – Он сжал когтистыми лапками ее платье и счастливо зажмурился. – Любовь – это самое прекрасное, что есть на свете. Здравствуй, Гвен.

– Здравствуй, Ульвин, – тихо сказала она и погладила его пальцем между ушами. – Что же нам делать?

Вокруг был холод, и ночь, и темные камни, и соленый ветер. Волны длинно раскатывались по камешкам и громыхали ими, отступая обратно. Менее дружелюбное место трудно было даже представить, и все же Гвен почувствовала, как ее сердце согрелось. Она осталась здесь не одна, и нельзя было раскисать: бедолаге Ульвину продует уши, если они застрянут тут навечно, вон как он ими дергает от ветра!

– Ничего, – тихо сказала Гвен. – Мы вернем чайку, и все будет хорошо. Надо только выбраться отсюда.

Она закрыла глаза и попыталась почувствовать, сколько в ней осталось анимы. Совсем немного. Достаточно, чтобы жить, и слишком мало, чтобы творить магию. Гвен вцепилась в то место, где недавно висела чайка, а теперь только нитки торчали.

– Мам, – с заложенным носом пробормотала она. – Вовсе ты не умерла, я знаю, я знаю!

Гвен покачивалась взад-вперед, чтобы унять отчаяние, но оно проникло в нее до костей. Недаром Ястребам запрещали любовь – когда вот-вот ее потеряешь, грусть становится в сто раз грустнее.

– Мне тут не нравится, – прогундосил Ульвин, поглубже забравшись под воротник.

– Сейчас, сейчас, – забормотала Гвен.

Она кое-как встала с камней и подошла к тому месту, где был купол. Попыталась ощупать его рукой и сразу поняла, отчего Рюрик так беспокоился. Преграда стала еще тоньше и мягче, как будто медленно испарялась. Если Ястребы сюда явятся, им с Ульвином даже негде спрятаться. И Гвен вдруг разозлилась. Да кто они все такие: Рюрик, и Ястребы, и все прочие! Она же волшебница, дочь волшебницы, и ничего, что у нее отобрали чайку, – она всю жизнь училась копить аниму, это ее работа, ее дело.

Гвен выпрямилась и закрыла глаза. Главное – уверенность. Рюрик сказал, что любовь вызывает всплеск анимы, и был прав, хоть он и мерзавец, конечно. Гвен не могла вспомнить, как ощущалась любовь к маме, она и лица-то ее не помнила, но Ульвин был тут, такой отличный источник анимы все время был тут, и она прижала его к себе, позволила этому пугающему и хрупкому чувству наполнить ее до краев. Нежность, и радость быть вместе, и желание быть ближе, и защищать, и смешить. Ну и что, что он постарел: он, кажется, в глубине души все тот же. Если их всех опять захватят, Ульвин потеряет память, и ему будет очень грустно, никто не создаст ему гигантский желудь и стопку мягкой одежды для сна. Гвен шмыгнула носом, нагнулась и поцеловала Ульвина в седую макушку.

Тот ухнул и зажмурился. Все вокруг осветилось, и Гвен почувствовала это каждой клеткой своего тела: любовь, которая не стареет и не меняется от времени. Анима вспыхнула ярче, Ульвин восхищенно зарокотал, и Гвен изо всех сил пожелала выбраться отсюда с ним вместе, спасти его от птиц и убраться в безопасное место.

Главное – уметь желать изо всех сил. Гвен вдохнула соленый воздух и закрыла глаза, точно представляя то место, куда хочет попасть. По векам ударил свет, ветер исчез, и Гвен открыла глаза.

Она стояла в зале Рюрика. Переместиться ей удалось, и это было так себе удовольствие – будто тебя протаскивают сквозь что-то очень горячее и бесплотное. Кажется, это заняло больше времени, чем казалось Гвен, – в окна зала уже сочился слабый утренний свет. Рюрик сидел на полу, напротив него сидел сонный встрепанный Ивар, а между ними лежала чайка. При виде Гвен они подскочили.

– Привет, – зловеще сказала Гвен и успокаивающе похлопала нервно скребущегося Ульвина через одежду. – Чайку. Сюда. Быстро.

Рюрик молниеносно схватил чайку и отбежал подальше. Двигался он восхитительно: как лучшие игроки в Селении. Гвен на секунду отвлеклась, представив, каково было бы с ним драться, и тут же сосредоточилась снова.

– Что, не смогли меня обокрасть? – злобно спросила Гвен. – Если бы смогли, вы бы тут не сидели.

Она кинула взгляд на Ивара. Тот в ответ потрясенно уставился на нее – не ожидал такого эффектного появления. От этого взгляда Гвен с вновь уверовала в свои силы, выбросила вперед руку и передала ладони немного анимы. Получилось идеально: она давно не пользовалась магией, но такие вещи не забываются. Волшебники могут перемещать предметы, не касаясь их, – и чайка вылетела у Рюрика из рук, пронеслась по комнате и упала в ладонь Гвен. Рюрик затравленно уставился на нее.

Анима, похоже, на этом кончилась: Гвен почувствовала ужасную слабость, как будто из нее все кости вынули. Чтобы этого не показывать, она шагнула назад и, не отводя от Рюрика глаз, начала пятиться к входной двери. Делать в этом тереме ей больше нечего.

Никто ее не остановил, и Гвен, дернув на себя тяжелую створку, выскользнула за нее. И тут же села – ноги не держали. На улице было очень холодно. Приближался унылый серый рассвет, с неба сыпались какие-то замерзшие пылинки.

«Снег», – вспомнила Гвен, без сил прислонившись головой к стене. Рюрик, к счастью, за ней не побежал – припугнула она его своей мощью.

Ульвин выбрался у нее из-за пазухи и взобрался на плечо. Гвен не пошевелилась, сидела, прижимая к себе чайку. Так вот как себя чувствовали игроки, которые иссыхали, потратив все, вплоть до искры жизни.