Кэтрин Хоу - Дочери Темперанс Хоббс [litres]

Темперанс знала, что Пэтти обучает Фэйт основам ведовства. Однако дочь проявляла мало интереса, ее страстью были цифры: измерения, сложение, вычитание. Оно и к лучшему. Может, ей не придется зарабатывать на жизнь, принимая роды, продавая амулеты или просто рыбу. Может, она научится выкраивать детали для обуви.

– Помнишь, я говорила, – обратилась Пэтти к внучке, – что вещи, которые мы изучали, особенно сильные и тайные?

Фэйт хотела убежать, но у бабушки было много сил. Она ухватилась второй рукой за щеки внучки и сжала их так сильно, что губы девочки стали похожи на рыбий рот.

– Мама!

Темперанс вырвалась из рук Авдия и попыталась отобрать дочь у матери. Глаза Фэйт наполнились слезами, но она их проглотила.

– Вот так щечки! – воскликнула Пэтти. – Сколько в них жирка! Такие крепкие и аппетитные! Я помню, когда у тебя были такие же, – бросила она Темперанс. – Кругленькие и жирненькие, как спелые персики.

В груди Темп набухла черная туча, испещренная молниями. Она схватила Фэйт за плечо и прижала дочь к себе.

– Нет!

– Вспомнила наконец, – усмехнулась Пэтти. Она опустилась на колени и глянула на Фэйт. – Жир детей, – сказала старуха. – Жир детей, вырытых из могилы.

С юного личика девочки схлынула кровь.

– Что вы, черт побери, несете? – закричал Авдий.

– Прекрати, мама, – рявкнула Темперанс.

Фэйт дрожала, а ее взгляд метался между мамой и бабушкой. Из-под стола послышалось жалобное скуление.

– О чем она, Темп? – возмутился Авдий.

– Ни о чем. – Темперанс прожгла мать взглядом, чтобы та не осмелилась ей перечить. – Это сказка.

– О, это не сказка! – расхохоталась Пэтти и закашлялась. – Этот заговор древнее сказок. Видели барельефы в церквях? – Пэтти воззрилась в пространство перед собой, закатив налитые кровью глаза. – Шила-на-гиг. Жизнь и смерть всегда ходят рядом.

Шатаясь, старуха опустилась на один из стульев.

– Что она несет? – тихонько спросил Авдий у жены.

По правде говоря, Темп понятия не имела. Иногда вечерами Пэтти лепетала бессмыслицу. Обычно это означало, что настало время оставить бабушку в гостиной и, поднявшись на второй этаж, забраться под стеганые одеяла.

– Я говорю серьезные вещи, – повысила голос Пэтти. – Жизнь и смерть… Нельзя получить одно, не пожертвовав другим.

Темперанс, глядя на Авдия, который не спускал глаз с тещи, опустила ладонь на голову дочери. Пора вымыть ей волосы.

– Но… – хотел возразить Авдий.

– Нет никаких «но». – Пэтти откинула голову на спинку стула и закрыла глаза.

– Авди… – начала Темперанс.

– Я все равно поплыву, – отрезал тот.

Пэтти резко встала со стула и, покачиваясь, поднялась на ноги.

– Ладно, – произнесла она в пространство перед собой. – Ты готова идти?

– Идти? – переспросила Темперанс.

– Эти двое пусть остаются здесь и следят, чтобы варево не выкипело. А мы уходим. Ты готова?

– Ты же говоришь, в этом нет смысла, – парировала Темперанс.

Пэтти пошарила по карманам, затем взяла с полки небольшой закупоренный пузырек, улыбнулась ему и сунула в карман.

– Нет. Ничего подобного я не говорила. Ты всегда все переворачиваешь. Пошли! – Она ткнула рукой в потолок.

На стропилах, с которых свисали сушеные травы, были нацарапаны строчки Откровения: «Блажен читающий и слушающие слова пророчества сего и соблюдающие написанное в нем; ибо время близко».

На прощание Темперанс озадаченно глянула на Авдия, а потом помогла матери выйти за дверь, шагнув в душную и влажную весеннюю ночь.

– Что случилось?

Ночь была темна и безлунна, и Конни не могла разглядеть ничегошеньки за темной массой растений, что скрывала дом на Милк-стрит, но слышала голос матери. Наконец глаза Конни привыкли к темноте, и она ее увидела.

У калитки стояла Грейс Гудвин босиком и без головного убора, лишь на плечи был накинут платок с бахромой. Конни, Сэм и Зази выкарабкались из салатовой «киа» и поплелись к забору, давя подошвами ракушки. Ночь выдалась душной и жаркой – больше летней, нежели весенней. Повсюду пели невидимые жабы.

– Боже мой, вы выглядите ужасно! – воскликнула Грейс, сощурившись и высматривая гостей в темноте. На Милк-стрит имелось уличное освещение, фонари появились в пятидесятых, но этот дальний участок дороги не освещался. – Почему вы в саже?

– Привет, Грейс, – изможденным голосом поздоровался Сэм.

– Здравствуйте, миссис Гудвин, – прокричала Зази. – Ничего, если я оставлю машину здесь?

– Мама, ты знаешь… Произошло… – Слова, горькие, как пепел, застряли в горле Конни.

Грейс опустила ладонь на плечо дочери.

– Рассказывай, – велела мать.

Конни разрыдалась.

– С нами все в порядке, – поторопился вставить Сэм. – Просто вечер был долгим.

– Пойдемте в дом, я поставлю чайник.

Грейс обхватила дочь за талию, и та повисла на матери, вдыхая знакомый аромат лаванды и пачули. Волосы Грейс, такие же длинные, как и у Конни, стали жесткими и непослушными, когда поседели. Кожа на ее щеках была тонкой, как бумажный лист.

– А где Арло? Разве не с вами? – поинтересовалась она.

Конни закрыла лицо руками и всхлипнула.

– О… – Рука матери затряслась – по всему ее телу прокатилась дрожь.

Сэм и Зази следовали позади вдоль тропы из плитняка под пение затаившихся в листве сада жаб, чьи глаза мерцали то там, то здесь.

В доме было жарко. Окна в ожидании мимолетного ветерка стояли нараспашку, но тот не желал наведаться в гости. Грейс скрылась на кухне, а Конни, Сэм и Зази тем временем рухнули на стулья у обеденного стола. Две красные свечи в латунных подсвечниках отбрасывали на стены теплое свечение. На противоположной камину стене, между двумя окнами с видом на сад, висел портрет Темперанс Хоббс. Ее сверкающие глаза в свете огня казались живыми. Большой камин был растоплен, и Грейс что-то готовила в ульевой печи.

Конни глубоко вдохнула.

Пахло хлебной закваской.

Глаза существа подмышкой Темперанс тоже сверкали. Конни опустила взгляд на свои колени и принялась теребить ремешок торбы, чтобы не смотреть на картину.

– Что там у тебя? – спросил Сэм, указывая на торбу.

Конни ничего не ответила.

– Мы были в «Рафферти» перед тем, как заметили огонь, – сказала Зази.

– Да? Ну и как? Нашли кораллы?

– Для чего вам кораллы? – поинтересовалась Грейс, толкая бедром дверь кухни.

Она вынесла на подносе четыре чашки из разных сервизов и медный чайник, из носика которого выходил пар с ароматом жасмина. Грейс поставила поднос на стол и, не задавая вопросов, принялась разливать чай по чашкам – кому-то с лимоном, а кому-то с молоком.