Кэтрин Хоу - Дочери Темперанс Хоббс [litres]

– Так пусть же затвердеет в небесах…

Она подняла трещотку – одно из нескольких серебряных изделий в доме. Эта погремушка была настоящим сокровищем. Ею расплатился один парнишка из состоятельной семьи, что собирался отправиться на клипере в Санкт-Петербург. Темперанс погладила невероятно гладкий и розовый коралловый наконечник. Она намеривалась отломить его, но почему-то мешкала.

– Можешь помочь мне, детка? – попросила Темперанс, протягивая трещотку Фэйт.

Темп понимала, что жестоко просить ребенка сломать собственную игрушку, однако дочь взялась за коралловый наконечник, без раздумий его отломила и отправила в котелок, после чего взяла маму за руку. Щеки девочки замерцали, поскольку электрическая боль Темперанс передавалась ей через руку. Однако Фэйт не подавала виду.

Напротив, она протянула руку Пэтти.

– Встань сюда, – распорядилась старуха, обращаясь к Авдию и подталкивая его плечи.

Три женщины – девочка, молодая женщина и старуха – окружили мужчину, а затем соединили руки, заключая его в круг. Боль Темперанс притупилась, когда она взяла за руку Пэтти. Не исчезла полностью, но стала терпимее.

– Мы покоримся высшей воле, – продолжала Темперанс, извлекая конвертик с драгоценной плацентой из тайника в своем корсете.

Она достала ножницы из ящичка швейного столика, разрезала конверт по диагонали, получив две треугольные половинки. Одну из них запрятала на прежнее место, а другую поместила над котлом и разжала пальцы.

Конверт утонул в бурлящей жиже, чья пасть мгновенно его поглотила.

Дым, клубясь, заструился по кухонному потолку, густой, словно шерсть. Воздух в помещении насыщался. Запах грозовых туч жалил ноздри Темперанс, проникая в уши, глаза и рот. Этот запах надвигающейся грозы был всепоглощающим. За дымкой она с трудом различала очертания Авдия, матери и дочки. Перед ее глазами проплывал цвет. Точнее, обрывки цвета, напоминавшие парящие шелковые платки.

Пэтти стиснула ладонь дочери.

– Неведом будет нам сей крах, – тихо закончила Темперанс.

Авдий стоял в центре, склонив голову. Приглушенный треск пронесся по рукам женщины, добрался до ее туловища и устремился к ступням. За плотной завесой она увидела, как дрогнуло личико дочери. Однако Фэйт продолжала мужественно стоять. Постепенно дым, что собрался под потолком, принялся сгущаться над ними, закручиваясь по часовой стрелке.

– Доставай веревку, – подсказала Пэтти.

Авдий выудил из кармана завязанный узелками отрез шпагата. Он зажал его двумя пальцами, ожидая дальнейших указаний.

Боль растекалась по лицевым нервам Темперанс, сковав челюсти. Разжать их было тяжело, но нужно было подсказывать Авдию, когда развязывать узелки.

– Взять.

Трясущимися руками мужчина развязал первый узелок, поддев петельку ногтем большого пальца. Затянуто было туго. Чтобы справиться, пришлось приложить усилия. Тем временем в дымке над головой раздался глухой грохот, и к ногам Темперанс хлынул холод. Она опустила голову и с удивлением обнаружила, что сосновые половицы покрылись льдом.

Авдий тяжело сглотнул. Его ясные глаза были единственным источником тепла в комнате, если не считать огня, разгорающегося под котелком.

– Развязать, – произнесла Темперанс, и Пэтти с Фэйт шепотом повторили за ней.

А может, это ее собственный голос отражался эхом в голове?

Авдий взялся за второй узелок. В толще дыма сверкнула зигзагообразная молния, ударив в потолок и оставив обугленный шрам. Развязав узел, мужчина глянул на жену с некоторой тревогой.

– Сварить… – Боль сверлила черепную коробку Темперанс, словно ручная дрель.

Пэтти и Фэйт изо всех сил старались повторять слова, но, вероятно, им тоже мешала боль. Девочка зажмурилась, а старуха скривилась, оскалив зубы.

Последний узелок не давался. Авдию пришлось помочь себе зубами. Пока он был занят, раскаты грома становились все громче, а температура падала. Сосульки, что ни с того ни с сего образовались на потолочных балках, потрескивали от мороза, протягивая к людям свои прозрачные конечности. Авдий развязал узел и зажал шпагат двумя пальцами.

Темперанс пробралась сквозь клубящийся мерцающий дым, который становился все гуще и гуще. Ее рука оставляла за собой голубоватый след. На то, чтобы забрать нить из руки Авдия и подойти вместе с ней к котелку, у Темперанс ушло намного больше времени, чем обычно.

Она расположила веревку над зельем. Огонь по-прежнему разгорался, но не согревал, хотя вязкая жижа в котле продолжала кипеть, напоминая жидкий деготь. Поверхность варева переливалась красными, пурпурными, синими и зелеными красками, те смешивались и проникали друг в друга, образуя оттенки, названий которых не существовало. Кирпичи задней стенки камина покрылись ледяной корочкой.

– И не умирать! – Собственный голос казался Темперанс отдаленным, приглушенным, будто она говорила в облако.

Женщина разжала пальцы, и шпагат неспешно полетел вниз, дрейфуя на вздымающихся парах. Испарения кипящего зелья выталкивали веревку наверх. Она извивалась и перекручивалась словно живая змея. Наконец варево раскрыло пасть и поглотило ее.

В мгновение ока дым стал белоснежно-белым.

Тело Темперанс оказалось во власти боли. Настолько сильной, что женщине показалось, будто она вышла за ее пределы и наблюдала со стороны, словно боль была видимой и осязаемой. Глаза заволокло дымкой. Она видела лишь белую пелену и ощущала, как дым, словно ледяная туча, окутывал ее тело, талию, шею, пальцы и волосы.

Темперанс зажмурилась.

Раскрыв веки, она увидела проплывающую перед глазами прядь волос. Юбки невесомо парили вокруг лодыжек. Авдий стоял, склонив голову, между Фэйт и Пэтти, сложив ладони под подбородком как в молитве. Сухая рука старухи тянулась к девочке, а Фэйт зажимала щеки ладонями и глядела наверх. Ее глаза были белыми и пустыми. Камышовая метла взмыла в воздух и лениво дрейфовала под рукой Темперанс, ударяясь о камин. В этот сон не погрузился один лишь пес. Он глядел на хозяйку яркими черными глазками и лаял.

Затем повалил снег.

Снежинки появлялись из ниоткуда, под потолком, где парила Темперанс и медленно сверкающими хлопьями слетали на пол, оседая на козельном столе, плечах Пэтти, застилали распахнутые глаза Фэйт. Однако больше всего снега скапливалось вокруг Авдия.

Темперанс наблюдала, как на кухне дома на Милк-стрит бушует настоящая метель. У ног Авдия образовался сугроб. Сначала он скрыл колени мужчины, затем бедра, локти… В считанные секунды Авдий оказался заключенным в толстые ледяные стены, отнимающие все его тепло. Лицо его побледнело, а кровеносные сосуды под кожей посинели. Ледяной панцирь обволакивал Авдия целиком, замораживая в пространстве и времени.