Александр Матюхин - Зеркальный лабиринт [сборник litres]

– Я сейчас возьмусь этими ладонями за твои нежные полные сиськи, сожму их так, чтобы грибы полопались к чертовой матери. Остались на твоей белой коже, – распылялся кривоногий. – Я хочу измазать тебя грибной сукровицей. Чтоб почувствовала перед смертью, каково это. Каково приходится нам жить с вами, терпеть вас, мириться…

Бородач молчал. Ей казалось, что она уже видела его глаза.

Внезапно ее сознания коснулось что-то. Далекая затаившаяся мысль.

Она поняла, что это – Город. Старый забытый Город. Он не хотел, чтобы она умирала. Потому что кукушка была из тех старых существ, которые появились из болот и забрались в артерии города в дни, когда Город только строился. А он ценил старую дружбу. Он помогал друзьям и поэтому собрал остатки сил, запустил импульс по кишкам-канализациям, от сердца к этому забытому всеми стыку старых панельных домов.

Кривоногий внезапно поскользнулся – или что-то под его ногой пришло в движение – и начал заваливаться вперед, выставив руки.

Ей в объятия.

Она рванулась к нему, прыгнула, ударила головой в грудь, зашипела, вцепилась острыми клыками в лицо, вырвала клок щеки, сплюнула, укусила снова!

Кривоногий закричал, попытался оттолкнуть, упал на бок.

А она навалилась сильнее, переворачивая на спину, прижимая коленями к асфальту, ухватила зубами холодный влажный нос, сомкнула челюсти, почувствовала, как ломается хрящик, как трещит кожа, а рот наполняется божественно-теплой кровью. Руками, пусть даже и связанными, крепко ухватилась за пальто, разодрала когтями, вырвала пуговицы, погрузилась в теплоту тела – глубже! – под кожу! – ломая ребра, добираясь до сердца!

Кривоногий засучил ногами, закричал на изломе, до хрипа, и стих. Прошло секунды три или четыре. Она умела убивать быстро.

Кровь темными струйками растеклась по снегу, подобралась к ногам бородача.

Кукушка подняла голову, разглядывая охотника. В руке его болталась открытая ловушка.

– Я знал, что это произойдет. Зря он напросился, – пробормотал могучий человек с пронзительно знакомым взглядом.

Она уселась на теле кривоногого, скрестив ноги, и быстро-быстро перегрызла веревки на запястьях. Разгоряченное тело какое-то время не будет чувствовать холода. Быть может, кукушка успеет убраться подальше, в тепло. Пусть голодная, с бурлящей Силой в горле, но – живая. Хотя едва ли к ней применимо это понятие. Скорее бы подошло – немертвая.

Несколько секунд они смотрели друг на друга, не отрываясь. Оценивали шансы. Потом он бросился вперед, взмахнув ловушкой. Она увидела, как под ногами бородача внезапно вспухла мостовая и провалился асфальт. Это Город! Милый, добрый Город! Сосулька сорвалась с карниза и с тяжелым звоном разбилась на осколки между охотником и кукушкой. Бородач, успев сделать несколько шагов, отпрыгнул в сторону, ловушка выскользнула из его руки.

Она тоже прыгнула, хотела ухватиться за стену и заскользить, как в былые времена, вверх, к крышам и звездному небу, но без поддержки грани между настоящим и воображаемым лишь содрала кожу о морозные бетонные плиты и упала.

У нее перехватило дыхание. Из темноты крыш сорвалась новая сосулька, рассекла воздух и впилась в бедро. Кукушка зашипела от боли, забилась в судорогах, перевернулась на живот и поползла на руках в сторону дороги. Прочь из этого проклятого закоулка! Быстрее! Быстрее! Приподнялась, хромая, заметила бородача. Он сидел у противоположной стены. Что-то с ним было не так. Кукушка не успела понять, что именно.

– Не уходи! – внезапно попросил он. – Подожди! Останься хотя бы на несколько минут!

От неожиданности она остановилась. А бородач уже рылся в одеждах, вытащил сначала карандаш, затем потрепанный блокнот. Торопливо пролистал, косясь на кукушку, и вдруг начал рисовать. Бегло и размашисто.

Она увидела, наконец, что ноги бородача неестественно вывернуты, сломаны. Пот крупными каплями катился по его лбу и щекам. Глаза лихорадочно бегали – от блокнота на нее, с нее на блокнот.

– Мне тебя никогда не поймать, – бормотал рыжебородый. – Вот невезуха. Неуловимая ты какая-то. Единственная в своем роде. Ты одна осталась, кого я никак не могу нарисовать. Я пытался, по памяти, после той ночи, в детстве, но ничего толкового не получалось. Понимаешь, это как наваждение. Мне нужно нарисовать вас всех. А то в голове свербит, не дает успокоиться. Эти мысли, мысли… я спать не могу нормально, потому что как только закрываю глаза, сразу вижу кого-нибудь из вас… Подожди еще несколько минут. Не уходи, пожалуйста. Сделай мне новогодний подарок. Ты же это можешь. Пусть хотя бы так, мимолетом. Я не буду тебя ловить больше, если позволишь, если не уйдешь сейчас, хотя бы…

Год назад они сидели с отцом в небольшом кафе. Отец заказал на двоих вишневое пиво и гренки с сыром, а затем сказал:

– Иногда мне кажется, что все мы уже давно заражены. Эти существа, муравьи из-под палатки, нас одолели. Искусали всех вокруг. А мы настолько привыкли, что расчесываем места их укусов и получаем какое-то дикое удовольствие от процесса. Не замечаем, что должно быть по-другому. Нам кажется, что это и есть норма, да?

– У тебя есть странности, – подумав, сказал бородач, который рядом с отцом всегда ощущал себя десятилетним пацаном. – Ты всю жизнь посвятил охоте на этих существ. И постоянно изобретаешь все новые ловушки. Иногда тебя нет несколько недель. Сидишь в гараже и паяешь, собираешь, скручиваешь.

Отец постучал себя пальцем по виску.

– У меня в голове есть идеи насчет той или иной ловушки. Я не могу спокойно спать, пока не воплощу их в жизнь. Если уж люди с большой земли не помогают больше, то приходится справляться самим.

– А я рисую мертвых существ. Четыреста двадцать пять рисунков.

– Я знаю людей, которым кажется, что червонные пятна на лице им очень идут. А кое-кто уверен, что он призрак, и поэтому бродит голышом по ночным улицам. Это ли не странности, которые мы видим, но предпочитаем не замечать? Кто-то ими, быть может, гордится…

Бородач глотнул холодного пива.

– Думаешь, мы проиграли?

Отец был уже очень стар. Руки его тряслись, глаза подслеповато щурились. Если он что-то и проиграл, так это борьбу с жизнью.

– Тут нет проигравших или победивших, – сказал он. – Мы просто подстроились. Каждый из нас.

Через несколько месяцев отец тихо умер у себя в квартире. Бородач пришел туда через несколько дней после похорон и обнаружил, что две комнаты их трех почти полностью завалены разнообразным хламом. На каждом куске кирпича, листе железа, на ржавых запчастях от старых автомобилей, на остатках кофемашин, деталях от микроволновок были приклеены листы, аккуратно завернутые в куски целлофана. На листах отец от руки записывал номер детали, инструкции и область применения. Наверное, чтобы собрать из всего этого новые ловушки, отцу бы пришлось потратить еще десяток таких же долгих и насыщенных жизней.