Глен Кук - Портал Теней [litres]

Крутой заметил с ухмылкой:

– Похоже, транспорт у него все тот же.

Так и было. Рама была наспех склеена и перемотана веревками, ткань грубо заштопана. Выглядела конструкция жалко. Хромому наверняка пришлось собирать куски по всей равнине Страха, попутно отбиваясь от чудовищ.

– Думаю, новый ковер ему не выдали в наказание за плохое поведение. Пускай старый служит напоминанием.

Мы с Крутым увидели Хромого первыми, но в считаные минуты поглазеть на него собрался весь лагерь.

Хромой спрятался в укромной каморке, выделенной ему Стариком. Как и Шепот, он вел себя тише воды ниже травы.

Тем не менее наше положение с каждой минутой ухудшалось. Теперь нам угрожала не толпа девиц, а гранитная глыба в Призрачных Землях.

Вероятно. Вероятно.

Даже болваны, вроде Гоблина с Одноглазым, были невеселы. Оказалось, что впасть в отчаяние можно и без влияния коллективного девичьего разума.

Все Взятые, располагавшие коврами, собрались у нас, прежде чем Шепот и Озорной Дождь вернулись из Башни. Озорной Дождь была так мрачна, что мы с детьми не пошли ее встречать.

Мне по традиции не сообщили, почему все так угрюмы.

Никому не сообщили.

Я предполагал, что Отряд собираются использовать лишь как тыловую поддержку, а на передовую отправятся колдуны, состоящие на службе империи.

Что, летописец, видишь теперь, как сильно эта груда гранита в заднице мира заинтересовала Госпожу?

Молчун привез младенца, но на того взглянули лишь мельком. Ничем не примечательный ребенок, случайное недоразумение, никак не относящееся к грандиозным планам воскрешения древнего безумного тирана.

Грустно и удивительно. Или удивительно и грустно.

Мальчика передали в храм Оккупоа. Теперь никому нет до него дела. Бедняга.

В нашем мире не хватает сострадания. Любое его проявление считается губительной слабостью.

– Кончай ныть, – сказал мне Эльмо. – Сам знаешь, если бы мы его не забрали, с ним бы сделали что планировали.

– Наверняка.

Взятые с подручными сновали туда-сюда, не объясняя никому, чем заняты. Отряд бездействовал и оставался в привычном неведении.

Близнецы тоже держали язык за зубами. Лишь Ненаглядный Шин бросил:

– Когда придет время, мама обо всем расскажет.

Меня отчасти успокоили слова Светлячка:

– Не волнуйся за Гурдлифа, он развлекается в Башне.

Хорошая новость, пусть и не слишком обнадеживающая.

Чтобы наши бойцы ни во что не впутались, Старик нагрузил всех работой на стройке и в конюшнях, а потом и вовсе отправил готовить поля и пастбища Отряда к новому сезону.

Было решено сделать Алоэ постоянным форпостом империи.

Только ли из-за удивительной крепости, обнаруженной в Призрачных Землях?

Мятежников в провинции почти не осталось. Те, кого не истребили, либо зарылись глубже семнадцатилетней саранчи, либо бежали куда подальше.

Маркег Зораб утверждал, что большинство из них отреклись от убеждений и поклялись никогда не брать в руки оружия. С них хватило.

Я пригляделся к его шрамам. Возможно, он знал, о чем говорил.

Боевых ран я давно не врачевал, лишь бытовые травмы. В лагере и городе почти никто не болел; новоприбывшие тоже отличались крепким здоровьем. Мне хватало времени на самодеятельность. Например, на выяснение обстоятельств, что привели нас к нынешней ситуации.

Что-то не так. Есть какой-то подвох. Возможно, нечто настолько очевидное, что не бросается в глаза. Нечто значительное, способное сожрать нас с потрохами.

Я перечитал записи в Анналах, сделанные с того дня, когда мы получили приказ двигаться в Алоэ. Пересмотрел свои медицинские дневники и прочие материалы. Обнаружил, что делал так уже несколько раз, но совершенно этого не помнил.

Казалось, все это записывал совершенно другой человек.

У меня рождались параноидальные мысли, которые мне совсем не нравились.

Я сторонился теней. Меня не покидало ощущение, будто за мной следят, пусть дети теперь и сидели дома, а Анко не появлялся вот уже целую вечность.

Я поручил Третьему и еще нескольким грамотным солдатам сделать копии с моих записей.

– Сильно не усердствуйте; главное, чтобы было разборчиво. Лучше быстрее, чем красивее.

Кто-то предсказуемо пошутил на тему «поспешишь – людей насмешишь».

– Господа, не тратьте время на остроты. По крайней мере, не отвлекайтесь ради шуток от письма. Кстати! Все это секретно. Никому не рассказывайте о своей работе. Кто-то стирает нам память; нельзя допустить, чтобы им стало известно, что мы хотим их обхитрить.

Проклятье! Не стоило этого говорить. Теперь все писцы будут ходить с видом «у нас есть секрет!».

Что ж, сказанного не воротишь. Отступать поздно. То, во что мы ввязались, – поворотный момент в истории Отряда, и кто-то хочет отнять у нас часть этой истории.

Я догадывался кто, но не понимал зачем.

На перечитывание Анналов я потратил чуть больше суток и сразу же взялся читать вновь. Меня поражало то, как я изменился за какой-то год. Почти во всех текстах я выражал свою точку зрения. Перестал быть непредвзятым наблюдателем. Превратился в самовлюбленного нытика, увлеченного лишь собственной персоной.

Ладно. Не так уж я и плох, но мои последние записи действительно необъективны.

Как бы то ни было, мои помощники работали быстро, жертвуя свободным временем и борясь с судорогами в руках. Как только мы закончили первую копию, я поспешил в «Темную лошадку» к Маркегу Зорабу, чтобы тот попросил своего приятеля-переписчика сделать еще несколько копий и хорошенько их спрятать.

– Сколько?

– Столько, сколько успеет, пока я не велю остановиться.

– Что-то секретное?

– Нет. Просто информация, которую мне не хочется забывать. Текст на форсбергском, так что твой приятель сможет все переписать, но ничего не поймет.

Я солгал. Я не пишу в Анналах на форсбергском.

Я вручил Маркегу несколько серебряных монет, добытых Эльмо в ходе рейда. Этого было достаточно, чтобы оплатить месяц работы. Зораб вытаращил глаза. Кивнул пару раз, затем слегка поклонился.

Поганец наверняка намеревается присвоить часть денег. У него впереди будущее без Отряда.

Я не дал ему понять, что наивный Костоправ сделал в своих планах поправку на алчность.

Взятые прилетали и улетали, когда им заблагорассудится. Никому из них не нравилось гостить у Отряда. Пришлось уступить мою новую спальню важным особам, привыкшим ко всему лучшему.

Шин со Светлячком перебрались вместе со мной в старый дом. Шин держался молчаливо. Его сестра не упускала возможности сказать пару ласковых в адрес матери и старших прислужников Госпожи, причем на языке, который ей еще не полагалось знать.

Впрочем, я был с ней согласен. Но вслух этого не выражал.