Сергей Игнатьев - Зеркало воды [сборник litres]

Ибис оборачивается, стаскивает с головы капюшон. Слепо щуриться сквозь тьму и дождь, пытаясь разглядеть нас. Хватает ртом воздух, насыщенный озоном и ядовитыми испарениями мириад городских труб, заткнуть которые не под силу даже грозе.

– У него на очереди буква Т, – говорит Кауперманн. – Сколько вариантов для трактовок, а?

– Но он не успеет ее вырезать, ведь так?

– Да, – говорит Кауперманн.

Мы идем вперед, сквозь грозу.

Мы сумели расшифровать послание нашего друга. Мы увидели оставленный нам знак. Мы здесь, чтобы навсегда забрать нашего друга из Яр-Инфернополиса…

Что же произошло дальше?

Мы застрелили нашего друга из револьвера Кауперманна?

Мы сдали сумасшедшего хренадола полиции, и все закончилось публичной казнью маньяка в лучших традициях Яр-Инфернополиса?

Мы навечно упекли его за решетку, в восточное крыло госпиталя Преподобной Даны?

Мы упрятали его в одну из коммун загадочных гриболюдов, а ведь все знают – эти ребята творят чудеса – и, возможно, теперь он даже идет на поправку?

А может, мы просто упустили его – и он скрылся в струях дождя, блистая розовыми бликами на своей накидке, так похожей на балахон Призрачного Жнеца? Ведь мы были обсажены гамибиром по самое не балуйся.

Кто знает, что с ним сталось…

Эта крыша, со сложенными в триангуляцию стонущими мертвяками, с парнем, который собрался их прикончить, с двумя его приятелями, которые обнаружили его так вовремя. И главное, с этой наглой неоновой мордой Мутного Хэнка, которая всю ночь светит розовым на перекрестке между Мушиной Топью и Тваревыми Выпасами…

Эта крыша, возможно и есть тот самый

Сад Расходящихся Т.

И только одной «Т» так и не суждено было появиться – той, что мой старый друг Ибис собирался вырезать на лбу у одного из тройки бедных мертвых ублюдков.

Это я могу утверждать со стопроцентной уверенностью.

Не будь я Фенхель, мать его, Данст!

Уже светает, когда я, чертовски пьяный, мокрый и грязный, на полусогнутых погребаю к краснокирпичному кубу с бледно-зеленой неоновой вывеской. Щурюсь на надпись, пытаюсь прочитать.

Ну да, все правильно.

Мое гребаное арт-кафе. Правда, буква «Т» погасла… Когда просплюсь, надо будет сказать Разиле, чтоб разобрался.

Я не поднимаюсь на «свой», второй этаж, а следую в подвал.

Спотыкаясь и матерясь, отдергиваю портьеры, стучу в двери – ищу Янкову, хочу снять стресс, забыть обо всем. Пить вино, курить кальян, заряженный куруманским гашишом, и валяться на ее леопардовых простынях.

В золотой список ее клиентов я не вхожу, но она никогда мне не отказывала.

Вхожу в коридор, обитый красным плюшем, под красными чань-фэйскими фонариками. Останавливаюсь и не верю своим глазам.

Передо мной, прямо посреди коридора, Олеся.

На ней яркий макияж шлюхи. Глаза густо подведены черным, слой белой пудры, кроваво-красная помада, блестки на скулах. Дополняют образ туфли на высоченных каблуках, чулки с подвязками, кружевные трусики и боа из перьев, обернутое вокруг шеи. Больше на ней ничего нет.

Она пьяна вдрызг, а может обкурена, или объелась псилов или обсажена гумибирами. Невменяема.

– О, Фенхель! – хохочет Олеся. – И ты здесь?! Вот так совпадение! Будешь моим первым клиентом! Ты ведь не против, мам?

Янкова смеется своим русалочьим смехом. Подмигивает мне.

– Доброе утро, котик! Рад, что ты зашел. Только глянь – она неподражаема, правда? После четвертой затяжки начала называть меня «мамой». Даже не хочется ей перечить!

– Какого попирдолия тут творится, твою мать? – спрашиваю я у «мамочки».

– Наша новая девушка, – представляет Янкова. – Танья. Сегодня дебютирует! Правда, она мила?

– Какая еще Танья?!

Олеся хлопает накрашенными ресницами и надувает щеки. С шумом выпустив воздух сквозь сжатые губы, начинает смеяться.

– Как у этого же! Ах-ха-ха! Ну, твоего друга! В пьесе его, – пьяно похохатывает она.

Я вспоминаю, как читал ей пьесу мистера Смеха. История про парня, который сбежал из Города в глушь, встретил там новых интересных людей, влюбился в хорошую девушку и нашел друга.

А в итоге застрелил своего друга и навсегда потерял свою любовь. Сильная штука.

Она мне настолько чертовски понравилась, что я даже поделился ей с этой малолетней идиоткой.

Поворачиваюсь к Янковой:

– Я ее забираю.

Глаза моей старой подруги округляются.

– О, Фенхель! Конечно! – говорит она. – Для тебя – бесплатно и на любой срок. Ну, в разумных пределах, конечно.

– Ты, кажется, не врубилась, крошка? Я забираю ее насовсем. Где ее гребаные шмотки?!

Подхожу к Олесе, которая хохочет до слез, тыкая в меня пальцем и зажимая рот рукой.

– Что на тебя нашло? – Янкова искренне недоумевает. – Фенхель, ты предоставляешь нам это помещение, есть определенные договоренности. Это бизнес, мать его, верно? Что к чертовой матери с тобой не так?

– Это моя старая знакомая.

Олеся, давясь смехом, съезжает по стене. Сидит, расставив длинные ноги, в бесстыдной и соблазнительной позе. Но вместо похоти все это вызывает во мне прилив какой-то бешеной ярости.

Опускаюсь на корточки перед ней. Беру ее за голову, смотрю в расширенные зрачки.

– Эй?

Олеся насмешливо надувает щеки и качается из стороны в сторону.

– Чем вы ее накачали, сволота гребаная?

В дверях появляется Али. Одет в серую тройку и пепельного оттенка галстук. Но повыше галстука истинный тарчах – борода лопатой, бледные узоры татуировки на выдающихся скулах, маленькие свирепые глазки, до синевы выбритый череп. Он курирует заведение Янковой. Границы наших заведений и сфера интересов четко расчерчены. Раньше мы, изредка встречаясь, обменивались с ним приветствиями и, разумеется, как в любом приличном бизнесе – взаимными подарками на Яр-Новогод, Смеходень и Тезоименитства.

– Какие-то проблемы, Фенхель?

– Очень понравилась наша новая девушка, – сообщает Янкова и улыбка на ее лице тает. – Собирается забрать ее. Насовсем.

Я поднимаясь в полный рост и оборачиваюсь к Али. Тот, пронзая меня колючими глазками, напряженно шевелит бородой:

– Что за дела, Фенхель, дружище?

– Али, дружище, произошло недоразумение. Девочка оказалась не в том месте не в том время. Я готов уладить вопрос финансово.

Я киваю на Олесю, которая уцепилась за край моего пиджака и бубнит что-то веселое, но неразборчивое. Затем отправляю руку во внутренний карман, вытаскиваю портмоне.

Но волосатая лапа Али ложится поверх моей руки.

– Постой-постой, – щерится он. – Фенхель, она сама пришла к нам. Милая девушка, как раз собирался попробовать ее… Но если настаиваешь, по дружбе, уступлю тебе первому.

Ухмыляется, показывая крепкие желтые зубы.

Олеся слабо поводит руками, запинается высоченными каблуками, моргает, издает какой-то неопределенный возглас.