Денис Миллер - Кодекс Арафской дуэли [litres]

– Да, – сказал Кали.

– То есть можем заключить, что Джесса тоже получила от Арафы солидную долю очарования. Только это осталось незамеченным, потому что девушкам рекомендации в ОТК не положены.

– Да нет, – вяло возразил Кали. – Женщины могут быть офицерами ОТК. По сути, ОТК – это единственная возможность для женщины стать офицером, – добавил он рассудительно. – Поговаривают о наборе женщин в полицию, но я что-то сомневаюсь. У полиции и так невысокий авторитет.

– Но в жеребьевке для Арафской дуэли женщины не участвуют?

– Конечно, не участвуют. Есть опасение, что если в Команду Империи попадет хоть одна женщина, то Команда Арафы будет из женщин целиком. И как тогда, спрашивается, с ними драться?

Монтейн вообразил такую дуэль. Бой действительно получился бы неравным.

– Ладно, – сказал Кали. – Допустим, Гиеди влюбился в твою сестру, потому что она тоже – флуктуация.

– Потом какая-то тетка донесла нашему отцу, что Джесса бегает на свидания к барчуку… то есть Алиоту Гиеди, и отец под горячую руку чуть не поубивал нас с сестрой. Потом я направился в Столицу и свалился аккурат под колеса кареты Мергуса.

– А Джесса? – спросил Кали.

– А Джесса осталась у Гиеди. Забрал бы я ее у него – куда бы делись? А так… У меня и мысли не было, что Гиеди на ней женится, но что он ее не выбросит на улицу – в этом я не сомневался.

– Да уж, – проговорил Кали. – Гиеди человек до отвращения порядочный. Образец этичности.

Монтейн глянул на друга немного раздраженно – как и всегда, когда тот начинал ученые словеса употреблять.

Кали повернулся к нему:

– Похоже, затея Гиеди приводить сюда людей на экскурсии, чтоб Арафа набрала себе команду, была напрасной. Твой случай показал, что она может вести к себе людей издалека. Если, конечно…

Он призадумался, а потом откинул крышку чемодана, стоявшего в углу. В чемодане обнаружились папки и толстые, распухшие от записей тетради. Кали выдернул из этого бумажного хранилища самую толстую и потрепанную тетрадь и начал перелистывать страницы.

– Это что? – спросил Монтейн.

– Мой конспект об Арафе.

– А в чемодане?

– Конспект, тебе же сказали! – Кали раздосадованно покосился на приятеля. – И вообще, шел бы ты спать. Думать мешаешь.

Монтейн прищурился:

– А это ничего, что думать ты начал после моих слов? Может, я еще что-нибудь умное скажу?

– Хорошо, – рассеянно проговорил Кали, листая тетрадь. – Давай быстренько говори умное и проваливай.

– А можно мне полистать твои конспекты? Я тихонько, а ты думай на здоровье.

– Нельзя.

– Почему?

– На это есть три причины, – сказал Кали, бегло просматривая свои записи. – Во-первых, ты ничего не поймешь, потому что я привык писать изобретенным мною стенографическим шифром. Во-вторых, что важнее, все мои записи – исключительно для служебного пользования, а у тебя не только допуска нет к секретным документам, но ты еще и сам находишься в разработке как флуктуация.

– Ага, – усмехнулся Монтейн.

– И в третьих – что самое важное: в данную минуту ты мой противник, а потому посвящать тебя в оперативные разработки – преступная халатность с моей стороны. – Кали поднял глаза и прямо посмотрел на Монтейна. – Послушай, как друга прошу – иди спать. То, что в этом чемодане, тебе завтра не поможет. И мысли, на которые ты меня натолкнул, – они тоже не помогут. Собственно, и мне они вряд ли помогут, разве что когда-то – надеюсь, еще не скоро – мне самому придется следить за организацией следующей Арафской дуэли… впрочем, это маловероятно. Потому что у меня есть предчувствие, что завтра прольется моя кровь, а нас, Беруджи, предчувствия обычно не обманывают.

Монтейн забрал свой палаш и без слов пошел к двери. Открыл дверь и шагнул было за порог, но остановился. Глянул через плечо назад, на Кали, открыл рот, чтобы что-нибудь сказать на прощание, но все слова вылетели из головы. Он закрыл рот, неловко дернул щекой и ушел.

Если лежать на спине и глядеть на небо, то кажется, будто земля куда-то плывет по голубой небесной глади, обгоняя легкие облака. От этого движения слегка кружится голова и возникает ощущение, что человек умеет летать, только вот сейчас забыл, как это делается.

Когда Монтейн в последний раз так бездумно глазел на небо? В родной деревне, кажется. В Столице на небо глядеть незачем, надо покрепче на ногах держаться, и головокружения там ни к чему.

Юноша сел. С пригорка, на котором он расположился, прекрасная Арафа была видна как на ладони. Нелепая с военной точки зрения, для праздного искателя красоты она была истинной усладой взора – эти несерьезные крепостные стены, дворец с витражными стеклами, сверкающая золотистой эмалью крыша и вознесенная надо всем этим сказочным великолепием высокая башня, увенчанная фигурным флюгером.

– Моя Арафа, – прошептал Монтейн, признаваясь ей в любви; желание обладать ею стало таким острым, что сжалось и заныло сердце. Сейчас только эта любовь и эта жажда обладания тревожили Монтейна; других мыслей и тревог у него не было, как будто важным было лишь то, что сейчас, а будущего не существовало. В этой бездумной сиюминутности скрывалась заглушающая чувства свобода, и Монтейн, который в последние месяцы только и делал, что думал о будущем, беспокоясь о судьбе своей и Джессы, планировал будущее, строил его, вгрызался в него, чтобы прочно в нем закрепиться, теперь вдруг оказался словно без почвы под ногами. И еще он летел. Несся в синие небеса, наслаждаясь полетом. Потому что Будущего как понятия, оказывается, не существовало. Всегда и везде было Сейчас.

«Пора», – что-то шепнуло внутри Монтейна, и он свистом подозвал махрийского жеребца. Тот был послушен, как будто Монтейн тренировал его с самого рождения, и слушался малейшего движения. Хорошо было бы пустить его в галоп – но не сейчас. «Не сейчас, – шепнул Монтейн махрийцу. – Потом». И они вернулись в замок, ничуточки не сомневаясь в том, что «потом» наступит. Потому что это «потом» было в том же Сейчас, которое окружало Монтейна.

В Дуэльный зал можно было попасть несколькими путями: по галерее от псевдодонжона, по которой Монтейн шел вчера, по незаметной винтовой лестнице с первого этажа, где они с Арланом завтракали в одной из комнат, и по широкой парадной лестнице – по ней Монтейн и поднялся сейчас, практически без внутреннего трепета, с деловым и сосредоточенным видом. Это было ненормально, и он это сознавал, но желания противиться диктату Арафы не возникало. Так и в самом деле было лучше: можно не нервничать перед боем.

Зал имел форму правильного восьмиугольника, и это было хорошо заметно снаружи, но внутри из-за оконных и глухих ниш, колонн, решетчатых перегородок и занавесей в самых неожиданных местах его истинная форма искажалась. Центр зала, однако, был достаточно широк, чтобы дать простор десяти дуэлянтам. Правда, прибыли еще не все, но те, что пришли, уже понемногу расходились по командам. Монтейн сразу заметил белую линию на полу, рассекающую зал на две половины. В одной половине, на отдалении друг от друга, стояли игроки Команды Арафы. Монтейн узнал Тирена; еще одного человека он раньше видел, но не знал его имени; третий был вовсе ему не знаком. На стороне Команды Империи Сертан и Гиеди стояли рядом, тихо о чем-то беседуя. Кали расположился почти в центре, вблизи от Арлана, занявшего позицию на металлическом диске Арафского колокола, который, как говорилось вчера, колоколом вовсе не был.