Илья Мартынов - Ретенция [publisher: SelfPub]

Зияющую в субстанции души сквозную дыру от её потери не залить никакой смолой новых ощущений. Тонкое полотно нашей психики похоже на ткани органов. Если внутри органа образуется воспаление – сперва, возникает дыра, она постепенно затягивается соединительной тканью. Но эта ткань чужая для органа. Она как универсальный клей, залатывающий все бреши. Со временем боль стихает, воспаление уходит, а на месте дыры в органе вместо здоровой ткани остаётся соединительная. Грубым рубцом она будет всю жизнь напоминать организму о былых потерях.

Раварта улавливает моё внутренне состояние. Она отрывается от своих мыслей, приближается ко мне безмолвно обнимает. Бессмысленно что-либо говорить, словами уже ничего не поправишь. Сейчас главное утешение для мня – любимая рядом.

Мы проходим с десяток, а может и два километра, пока не натыкаемся на ещё один такой же шкаф с едой. Распихивает еду некуда. Быстро заталкиваем в себя по нескольку сэндвичей и кексов. Затем вытаскиваем ещё еды из шкафа и следуем искать место для ночлега. Выбирать, собственно, особо не из чего.

– Может, тут, где и кровати есть? – гоняю мысли вслух.

– Ага и массажёр с горячей ванной, – хихикает она.

– А что! Кто их знает этих, зажравшихся ублюдков! У них тут может быть что угодно.

Она смотрит на меня, и улыбаясь, покачивает головой.

– Давай ещё немного пройдём вперёд. Если ничего такого не попадётся, заночуем прямо на полу, он вроде нехолодный, – предлагает она.

– Угу, – мычу я.

Мы тащимся ещё около километра, может, больше. Время здесь не ощущается, оно, словно пропало, растворилось в небытие. Что-то меняется в окружении. Я оборачиваюсь. Раварта тут же повторяет за мной. Свет за нашими спинами потух. Коридор позади нас погрузился в кромешную темноту, поглотившую и свет от шкафов с едой и напитками. Мы неприятно ежимся, смотрим друг на друга и следуем дальше с ощущением незащищённого тыла. Стало будто бы тревожнее за себя.

– Наверное, так предусмотрено, – пожимаю я плечами. – Экономят или что-то в этом духе.

– Скорее всего, – тихо произносит она. – Смотри, там что-то светится в стене справа! – встрепенувшись, восклицает она.

Я смотрю в сторону, куда покажет её палец и вижу нечто похожее на прямоугольную рамку.

Мы подходим ближе. Скруглённые синие неоновые линии обрамляют нишу, внутри которой за стеклом стоит кровать.

– Смотри-ка, Каверфол и правда не соврал! Здесь есть всё необходимое! – восклицает она.

Я вижу паз для многогранного ключа и начинаю копошиться в кармане, выискивая заветный цилиндр. Раварта выхватывает у меня ключ.

– Эй, отдай! – пытаюсь отобрать его назад.

– Ты долго копаешься. Я хочу спать! – она смотрит на меня, оттопырив нижнюю губу, затем ловким движением вгоняет ключ в отверстие.

– Без проблем, мисс королева!

Но она, похоже, от усталости уже не в состоянии оценить шутку. Стеклянная перегородка отодвигается, и мы входим внутрь ниши, залитой фоновым светом, чуть пригнув головы.

Кровать застелена белоснежным одеялом и одной подушкой, но мы не привередничаем. Я стаскиваю ботинки и заваливаюсь на постель. Раварта следует моему примеру.

– Трэй, давай хоть снимем брюки и рубашку, – предлагает она.

– Хорошо.

Мы остаёмся абсолютно голыми. Мягкая ткань белья с запахом цветочной стиральной отдушки ласкает кожу. Свет вокруг приглушается, но полностью не гаснет. Так даже спокойнее. В нише прохладно, это помогает нам обоим быстрее погрузиться в сон. Моя рука обхватывает живот Раварты, и тепло её кожи – последнее, что я ощущаю перед тем, как провалиться небытие.

Я проспаю от того, что кто дует мне в ухо. Струя горячего воздуха обволакивает скульптуру моей ушной раковины. Улыбка сама проступает на моём лице.

– Доброе утро, хватит нежиться как лялька в кроватке, – шепчет она.

– Ни хочу, дай ещё поваляться в кроватке, – отшучиваюсь я, зажмурив глаза.

– Трэй… – она выдерживает паузу.

– Да? – я продираю глаза и через щёлочки смотрю на красную тканевую обивку роскошного коридора.

– Я бы так хотела будить тебя каждое утро.

Верчусь в постели, чтобы развернуться к ней. Золотинки с изумрудным отливом на сине-серой радужке окружат зрачок её глаз, наполненных грустью, тоской и, наверное, ещё страхом.

– Так будет, – всё, что я могу ответить. Я целую её в лоб. Какое-то время мы лежим, прижавшись головами друг другу. Затем невидимая внутренняя сила заставляет нас почти одновременно выползти из-под одеяла, молча встать и одеться.

– Как думаешь, сколько сейчас времени? – она спрашивает у меня, разжёвывая немного почерствевший со вчерашнего дня ломоть хлеба от сэндвича.

– Восемь или девять, наверное. А что?

– Да, думаю сколько мы прошли уже. И сколько ещё предстоит.

– Я думаю, что мы должны сегодня выбраться наружу.

– Это бесспорно! Ещё ночи здесь я не выдержу.

В этот момент я понимаю, что Раварте снились кошмары. Она боится замкнутых пространств, но ни за что в этом никому не признается. Она же сестра Тода.

Кеды утопают в ковролине, при каждом подъёме приятно отпружинивая вверх. Сперва мы идём неспешно, но постепенно ускоряемся. Моя голова вертится по сторонам, глаза всё ещё не могут привыкнуть к роскоши вокруг. Постаменты с бюстами учёных и философов сменяются картинами. Видно, что они совсем старые, может, даже совсем старинные. Сколько им веков? Есть ли им цена в современном мире?

Я останавливаюсь у одной из них. Она квадратная, совсем небольшая, притягательная. Портрет. Женщина с золотистыми кудряшками, обрамляющими круглое лицо. Поджатые губы заставляют сразу же ощутить строгость лица. В нём нет злости или надменности, только чистая, честная собранность.

В подписи на квадратной раме значится: «Извлечено из коллекции Национальной галереи искусства Вашингтон. Образцы ДНК, обнаруженные в толще полотна, соответствуют авторству Л. Да Винчи».

Мы переглядываемся с Равартой.

– Ты знаешь, что это за художник? – спрашиваю я.

– Кажется, я немного слышала в школе о нём. Фамилия запоминающаяся.

– И я. Мы как-то ходили с Кристини в галерею искусств. И там, кажется, висела эта же картина. Но правда теперь я не уверен, что там подлинник. Наверное, это настоящая.

Моя рука тянется к полотну. Едва я касаюсь пальцем потрескавшейся части глади картины как получаю шлепок по руке от Раварты.

– Ауч! Ты чего?! – возмущаюсь я.

– Ты обалдел? Этой картине уже ни одна сотня лет, а ты лапаешь руками.

– Да я только легонько, одним касанием, хотел понять – настоящая она или нет.

– А ты прям эксперт?! Да?

– Ну чего ты завелась. Больше не буду…или, может, ты ревнуешь к женщине на картине? Что, мол я её решил «полапать»? А?

– Фу, дурень! Вот ещё мне ревновать к давно умершей тётке!