Александра Росс - Не зови волка [litres]

Черная кровь текла по его пальцам.

– И все же, – сказала старуха. – Ты нарочно пришел сюда.

– Домовик в Зале Смокуви сказал, что ты можешь помочь.

Рен моргнула. Она не слышала ничего подобного.

– Я не стану помогать жалкому человечишке, – сказала Баба-яга. – Особенно такому жалкому и высокомерному мальчишке, который думает, что может поцеловать русалку и мавку, а потом просто уйти. Ты околдовал слишком много чудовищ, Лукаш Смокуви. Я не стану тебе помогать.

– Я не целовал никаких мавок, – сказал Лукаш, пытаясь сесть. Он так крепко сжимал свое плечо, что его костяшки побелели. – И я не прошу о помощи. Я предлагаю сделку.

Он снова закашлялся, и по его подбородку потекла густая, черная кровь.

Во рту Бабы-яги мелькнул алый язык, она хищно облизнулась.

– НЕТ! – крикнула Рен, догадавшись, о чем он говорит. Она встала между ними, опустившись на колени перед Лукашем. – Нет! Ты не можешь этого сделать…

Она обхватила лицо Лукаша ладонями и потрясла его. Она даже не была расстроена. Она была зла.

– Ты обещал отвести меня к той горе! Ты обещал убить дракона!

Лукаш покачал головой.

– Я не могу, Рен, – сказал он. – Только не в таком состоянии. А вот ты…

Небо начало темнеть. Рен учуяла запах засохшей крови, исходящий от корзинки Бабы-яги, и ощутила на языке привкус страха.

– А как же Францишек? – прорычала она. – Может, он все еще жив. Ты не можешь его бросить…

– Он мертв, Рен, – прямо сказал Лукаш. – Они все мертвы.

Рен не хотела, чтобы Лукаш умирал.

Она почувствовала холод меча на своем боку и поняла, почему Лукаш так настаивал, чтобы она оставила клинок себе.

– У меня есть меч, – вдруг сказала Рен. Она почувствовала прилив воодушевления и повторила еще раз, только громче: – У меня есть стеклянный меч.

– Рен!..

Лукаш вскочил на ноги с удивительной скоростью. В этот момент Баба-яга сморщилась на новый манер, теперь ее выражение можно было счесть за оценивающее.

Рен достала меч. Лукаш застонал. В сумерках блеснул серебряно-голубой клинок. Хижина склонилась еще ниже, словно хотела рассмотреть легендарное оружие поближе.

– Меч за его жизнь, – сказала Рен. – Можешь убить дракона и забрать себе эти горы. Если хочешь – забирай и лес.

В этом холодном свечении глаза Бабы-яги увеличились и потемнели, как угольки. Все звуки исчезли, и теперь над лугом разносилось лишь рваное дыхание Лукаша. Словно мотылек, привлеченный огнем, старуха подалась вперед, но вместо того, чтобы взять меч, она протянула руку и провела по щеке Рен длинным, шишковатым пальцем.

– Ты отдашь свой лес? – спросила она. – Ради мальчишки?

– Мой лес может прожить еще немного, – ответила Рен. – А он – нет.

Старуха снова загоготала.

Не сказав ни слова, она отвернулась, и в этот момент все красные свечи на костяном заборе ожили. Пламя поднялось высоко в воздух. Одинокая капля воска невыносимо медленно стекала из пустой глазницы ближайшего черепа.

– Заходите, – сказала Баба-яга.

Куриная нога согнулась, опустив хижину на землю. Порыв ветра принял вид гончих собак: с их высунутых языков стекала слюна, и они радостно лаяли, приветствуя Бабу-ягу. Когда Рен протянула руку, чтобы дотронуться до одного из псов, ее пальцы прошли сквозь черно-серый дым. Твердыми казались только их челюсти: обнаженные розовые десны и желтые клыки, клацающие в воздухе.

Рен забросила руку Лукаша себе на плечо и обхватила его за талию. Его страшно лихорадило.

– Не могу поверить, что ты предложила ей меч, – пробормотал он.

– Это я не могу поверить, что ты предложил ей тебя съесть, – парировала Рен.

Баба-яга достала из складок юбки желтый ключ, а замок превратился в зубастый рот. Рен отступила на шаг назад. Схватив ключ зубами, маленький рот принялся жевать покрытый ржавчиной металл, и дверь распахнулась. Бежать было поздно.

Угол хижины занимала железная печь с открытой заслонкой, за которой полыхал огонь. Рядом с ней стоял огромный деревянный стол, где пара рук, лишенных всякого тела, нарезала целую гору овощей. Вторая пара рук собирала нарезанные овощи и кидала их в котел. Мимо пролетела корзина для белья, которую держала еще одна пара рук. Руки поставили корзину на кухонный стол и стали развешивать одежду на бельевой веревке.

Рен не знала, что она ожидала увидеть в этом месте, но точно не это.

– Веди его сюда, – распорядилась Баба-яга, согнав пару клацающих челюстей с огромной кровати, занимавшей целую стену.

Лукаш упал на кровать. Он уже походил на мертвеца.

«Пожалуйста, пусть он выживет».

– Что мы можем сделать? – Рен нетерпеливо нависла над Бабой-ягой. – Мы должны что-то сделать…

Глухой кашель оборвал ее на полуслове, и изо рта Лукаша потекла черная кровь, окрасившая его зубы.

Рен теребила в руках прядь своих волос, пока Баба-яга носилась между столом и печкой.

– Пожалуйста, Лукаш, – прошептала девушка, садясь рядом с ним. – Пожалуйста, не умирай…

Она взяла его обожженную руку с отсутствующими кончиками пальцев и шрамами в свою. Рен вдруг подумала, что, возможно, это одна из тех вещей, которые ей в нем так нравились. Все происходящее казалось таким нереальным. Будто она вот-вот проснется, и все снова будет в порядке. Они снова окажутся в Зале Смокуви.

«Пожалуйста, пусть он выживет».

Наклонившись, она поцеловала его в щеку, и ее губы уколола щетина. Ресницы Лукаша дрогнули, он сделал попытку открыть глаза.

Баба-яга вернулась с чайным подносом и поставила его на ночной столик. На подносе поблескивала одна-единственная чашка с янтарной жидкостью.

– Он должен это выпить, – сказала старуха.

Лукаш сумел приподняться на локте, и Рен помогла ему поднести чашку ко рту. Он чуть не поперхнулся и выругался, а затем снова лег на кровать, кашляя и подергиваясь.

– Сидр, – объяснила Баба-яга, направившись на кухню. – Теперь остается только ждать.

Бестелесные руки завязали на поясе старухи лямки передника. Размахивая огромным мясницким ножом, она крикнула Рен:

– Иди сюда, малышка, тебе нужно поесть.

Нож со стуком опустился на стол, разрезая обреченную луковицу пополам.

Чтобы пройти на кухню, Рен пришлось пролезть под бельевыми веревками, на которых висела одежда всех форм и размеров.

Баба-яга поставила на стол миску горячего рагу. Затем отрезала для Рен щедрый ломоть хлеба и намазала его маслом. Девушка оглянулась на бельевую веревку, спрашивая себя: зачем одинокой старушке так много одежды?

Ответ на этот вопрос пришел ей в голову в тот же момент, когда Баба-яга сказала:

– Я приготовила рагу.

Она их съедала.

– Здесь только овощи, – прокаркала она, увидев выражение лица Рен и нетронутую миску. – У тебя наверняка слишком чувствительный желудок.