Дорофея Ларичева - Дочь ледяного Юга [litres]

– Что вы знаете о Данироль? – удивился Бартеро.

– Я единственный гатур, вернувшийся с нее живым. Поэтому известно мне куда больше, чем твоему обожаемому адмиралу. Этот самодовольный индюк, получивший должность в наследство, считает себя единственно правым. И суется, куда ему не следует!

Он замолчал. И Бартеро, и Эдвараль с неподдельным интересом уставились на командора.

– Может быть, мы побеседуем об особенностях вашего путешествия по ледовой земле? – осторожно осведомился куратор.

– Что беседовать? – Командор уже пожалел об откровениях. – У каждого свой путь. Если поделюсь своей историей, вдруг спугну вашу удачу?

– Мы не суеверные, – взял слово Эдвараль. – Так что не стесняйтесь.

Гатур смерил наглеца сочувствующим взглядом.

– Господин Ванибару, – боясь гнева чужака, вмешался Бартеро. – За два с половиной года, проведенных на Данироль, мы сами были свидетелями очень странных событий.

Гатур задумался. Все, включая ректора, напряженно ждали. Гисари рассеянно изучал красное лицо командора, по которому уже множеством дорожек разбежались морщинки. Совсем как у людей. Гребень на белой голове побледнел, обвис. Забавно, куратор только сейчас разглядел десяток маленьких золотых сережек, крепившихся по самому краю гребня от макушки до затылка.

Рассматривая Ванибару, Бартеро пропустил, как в кабинет зашла Лео и устроилась в кресле. И гатур словно помолодел лет на тридцать. Даже гребень расправился…

«Ничего себе! – поразился куратор. – Никак командор неравнодушен к прославленной летчице!» Гатуры удивляли его с каждым днем все больше. Стоило только начать обращать внимание.

– Так что же произошло на Данироль? – поинтересовалась Лео.

И командор сдался.

Танри вернулась в Лиссаран на день позже условленного срока. Вернулась одна, не с Джеральдо, а с соседской семьей, отправившейся в столицу за покупками. Александр поехал собирать информацию о других городах, пообещав непременно навестить ее перед отъездом.

На душе было грустно. Долгие беседы, пара поцелуев, прогулки до полуночи и ни одного признания. Выходит, он просто коротал в ее обществе вечера. А она уже нафантазировала, вообразила себе великую любовь.

Доехав на автобусе до Академии, она помчалась к общежитию. Может, удастся посетить одно-два занятия, чтобы потом не отрабатывать прогулы?

В коридоре общежития она чуть не налетела на Лилину с Давирой. По выражению лиц приятельниц сразу было видно – разбирали по косточками именно ее. Интересно, по какому поводу? Ладно, потом можно будет выяснить у Давиры. Эта не сдержится! Подойдет, возьмет за локоть и зашепчет: «А ты знаешь, что про тебя Лилина рассказывала?» Нужно только набраться терпения.

– Как отдохнула? – чтобы не затягивать паузу, поинтересовалась Лилина.

– Великолепно! – Лицо Танри озарила наисчастливейшая из всех улыбок.

– Тут про тебя журналист спрашивал. Кудрявенький такой, хорошенький! – Давира мечтательно закатила глаза, представляя себя Александра.

– Знаю. Три дня в Шанбаре был, цветами осыпал, о любви твердил, – мстительно ответила Танри.

– И что? – Лилина аж шагнула вперед.

– Думаю пока, – Танри небрежно пожала плечами и, достав ключ из беленькой лакированной сумочки, отперла дверь своей комнаты.

– То-то Бингар о тебе не желает слышать и уезжать собрался! – вслед ей вздохнула Давира.

– Куда? – Танри тут же пожалела, что повелась на провокацию.

– Представь себе, на Данироль! Сюда два полярника прилетели, дирижабельщиков в команду набирают. Все дни на аэродроме торчат. Один – такой красивый! Твой журналист рядом с ним – мартышка.

– Ясно, – Танри захлопнула дверь.

На Данироль, значит, на полюс!

Позабытые, надежно спрятанные под ворох повседневных забот воспоминания, смутные образы исчезнувшего прошлого заворочались, зашелестели альбомными страницами, с которых на девушку вопрошающе взглянули нарисованные люди. Вытащив из-под кровати чемодан, она нашла на дне книгу Фредерика Надара, в которой эти рисунки и хранились, вложенные между страниц стихов. Танри пробежалась по строкам:

Да, Александр ей ничего подобного не говорил. И никогда не скажет… Как она могла в него влюбиться? Он прилетел и улетит. А она останется. Нечестно!

Расхотелось куда-либо идти. Стало себя жалко. Нет, она не будет сидеть в душной комнате, на радость Давире. Еще та решит, что она из-за Рофирта раскисла.

Нацепив на лицо маску довольства жизнью, Танри переоделась и отправилась… Нет, не в лекционную аудиторию, а на аэродром. Занятия подождут.

Погода грозила испортиться. Над холмами и проглядывающими вдали вершинами невысоких гор собирались тучи, еще пока серые, но готовые налиться предгрозовой синевой. По самой их кромке скользило громадное блестящее брюхо пассажирского дирижабля. Сейчас он казался розовым, но девушка знала – он серебристый с продольными красными полосками, как матрас. А на боку красным с золотом выведено: «Вечерняя комета». Это самый большой из построенных людьми воздушных кораблей. Она сама не раз бегала смотреть на его приземление. Почти четыреста метров длиной! Настоящее чудовище!

Только неожиданно вспомнился другой, раза в три поменьше этого. К его обломкам студентов возили четыре автобуса. Изломанный каркас: скрученное железо, словно некий великан поймал и пожелал выжать из небесного кита питающий его водород; обгоревшая, разбитая гондола… Бедняга не пережил шторм, врезался в скалу. Хорошо, что шел порожняком, без пассажиров, груза и с минимумом команды. Всего четверо погибли. Танри потом две ночи подряд снился сон, что это она пытается спаси обезумевшего пузатого кита, переломившегося пополам, лишившегося трех моторов и уносимого к верной гибели…

На аэродроме Танри пошла к возвышавшемуся над самолетными ангарами эллингу. Над ним студенты на белом тренировочном «китенке» отрабатывали развороты. Девушка сразу заприметила высокого мужчину в серо-синей клетчатой рубашке. Он стоял, задрав голову кверху, но уловив боковым зрением движение, обернулся.