Ровенна Миллер - Швея-чародейка [litres]

До этого момента я не знала, что человек может чувствовать ярость и одновременно облегчение – благодарность и презрение к тому, кто поступал неправильно. Клерк вскочил на ноги. Он стоял перед герцогом Вестланда, а не перед простой швеей. Он зашуршал бумагами на беспредельной скорости и за несколько секунд нашел приказ об освобождении Пенни – для Теодора, но не для меня.

– Дайте посмотреть, – велел герцог.

Клерк дрожащими руками передал ему кипу бумаг – блок Б-шесть использовал стандартные формы. Теодор пролистал их, обнаружил бланк Пенни и отложил его в сторону.

– Здесь указаны девушки возрастом до восемнадцати лет, – сказал он, указывая на даты рождения, выписанные на каждом бланке. – Почему их содержат в камерах?

– Они политические преступницы, – тихо ответил клерк.

– Я поговорю об этом с Лордом Ключей, – строго сказал Теодор, словно был направлен сюда для проверки ситуации.

Его округлившиеся глаза подсказывали мне, что он был удивлен.

– Этих девочек нужно отпустить сегодня вечером. По моему приказу!

Он проследил за тем, чтобы клерк заполнил необходимые бланки и подписал их собственной рукой. Интересно, рисковал ли Теодор чем-нибудь, и какую политическую репутацию он получил, выпустив этих девушек? Через несколько минут стража вывела их из темного коридора за вестибюлем. Пенни встретила мой взгляд с каким-то новым пониманием во взоре, мешавшимся с удивлением от того, что ее отпустили.

– Вы? – спросила она, стоя в нескольких футах от меня.

– Я зря пыталась. На самом деле это Теодор…

– Конечно, так и должно было быть, – едко сказала она. – Мне следовало догадаться, что тут потребовалось влияние знатной персоны.

Я хотела ей возразить – попросить быть более благодарной. Но она была права. Я ничего не сделала. Моя неэффективность выглядела очевидной. Система склонялась только перед знатью.

– В любом случае в конце недели я приду получить расчет, – добавила она.

– Что? Пенни, не я стреляла в твоих друзей. Нет причин…

– Конечно, у вас нет причин. Я увольняюсь. Я больше не могу работать на вас, мадам. Не с теми, кто дает вам заказы. Не с такими клиентами.

У меня пересохло во рту, и я не могла найти подходящих слов, чтобы заставить ее вернуться.

– Мне очень жаль, что ты уходишь, Пенни.

Она упрямо сжала губы, и я поняла, что девочка изо всех сил старается не заплакать. Я извинилась перед Теодором, и мы вернулись к карете.

Я позволила Теодору отвезти меня к нему домой. Это было лучше, чем молча сидеть в высоком каменном замке с узкими окнами и небесно-синими дверями. Он вывел меня из кареты и проводил в прихожую особняка, затем помог мне снять с себя плащ и перчатки. Слуги вежливо молчали, и я не стала рассуждать о том, было ли причиной этому хорошее воспитание или регулярность данного события.

– Разведи огонь в малой гостиной, – приказал Теодор одному из слуг.

Я смущенно шла за ним по красиво обставленным коридорам с дорогими коврами и картинами на ботанические темы. Когда огонь в камине разгорелся, он помог мне сесть на одну из кушеток.

– Спасибо, – сказала я. – За Пенни. Даже если она не проявила благодарности.

– Я не виню ее за это.

Слова тихо падали между нами, демонстрируя нам больше смысла, чем мы вкладывали в них. Он видел буклеты, распространяемые Красными колпаками, и слышал их крики на улицах. Похоже, Теодор внимательно читал памфлеты моего брата, но не замечал, в какой тирании мы жили до сих пор, – пока не воспользовался своей властью, хотя просто хотел помочь беззащитным.

– Ничего не поделаешь, – со вздохом сказала я. – Несмотря на то что ваши намерения благородны, а действия чисты, мы живем, как вам заблагорассудится.

– Я посмотрю, что можно изменить, – ответил он. – Пока не знаю, как именно. Но решение не в революции и не в подавлении ее.

Я покачала головой. Такие проблемы не для меня. Я умела шить, чародействовать и руководить своим ателье, но была абсолютно беспомощна перед лицом противостояния, которое перерастало в гражданскую войну. И уже пожинало первые смерти. Мне снова вспомнилась Ниа.

– Знаете, я давно мечтал привести вас сюда, – прошептал Теодор, уткнувшись в мои волосы. – Надеялся, что вам понравится здесь, и вы не захотите уходить. Но что я мог сказать своим родителям? Что в моем доме поселилась безумная женщина, и поэтому моя женитьба отменяется?

Вопреки себе я рассмеялась.

– Это бы все решило.

– Почему вы расссердились на меня? Тогда, в оранжерее?

Я отвернула лицо так, чтобы герцог не мог увидеть его.

– Я вовсе не рассердилась.

– А мне показалось, что вы сердились.

– Скорее я не позволяла себе чувствовать то, что жило в моем сердце. Мне понятно, что наши отношения невозможны, и…

– Я думал, что вы не заинтересованы в чем-то постоянном, – сказал Теодор.

Это не было оскорблением, но у меня появилось чувство вины.

– Да, я такая. Мне никогда не хотелось чего-то постоянного. Впервые, когда эта потребность возникла, вдруг оказалось, что она невозможна.

Огонь разгорался все ярче. Теодор придвинулся ко мне, и я щекой почувствовала его сердцебиение. Он убрал волосы с моего лица.

– Мир меняется. Кто знает, каким он будет завтрашним утром.

Еще месяц назад я оттолкнула бы его. Теперь же во мне пробудилась надежда, что он может оказаться прав. А вдруг в пылающем огне, который надвигается на нас, мы найдем друг друга? Я ощутила намек на это в нем и могла бы получить что-то, не отдавая всю себя взамен. Дурацкая надежда, если только ее вообще можно было называть надеждой. Но каждая женщина имеет свои устремления – свою собственную мечту. Я могла бы остаться дизайнером одежды даже без ателье.

Хрупкая надежда. Я едва рассчитывала на нее – теперь, когда нарождалось восстание. Ниа мертва, Кристос пропал, а моя вина цеплялась за меня, как изморозь на стеклах.

– Знаете, я так и не слышала, как вы играете на скрипке.

– Верно, – тихо ответил он, отворачиваясь к огню.

– Ну? – улыбаясь, сказала я. – Мне бы хотелось услышать вашу игру.

– Видите ли, если я буду играть, то не смогу сидеть на кушетке рядом с вами. Кроме того, мне понадобятся обе руки.

Он напряг свои ладони, обнимавшие меня, словно не мог сдвинуться с места. Я шлепнула его по груди.

– Пожалуйста.

– Ладно.

Теодор отвесил комический поклон и принес футляр со скрипкой из коридора, где оставил его. Он сел у камина и начал настраивать инструмент.

Пока герцог сосредоточенно вслушивался в тон каждой струны, я наблюдала за ним. Его лицо выражало теперь не шутливую насмешку, а полную внимательность к движениям рук и звукам скрипки. Прядь волос скользнула с его лба, но он проигнорировал ее. Странный трепет нарастал в моей груди. Меня охватила тоска, словно я потеряла что-то весьма дорогое.