Татьяна Трунова - Стремянка в небо [litres]

Слова казались глупыми, тяжелыми. В фантастических книгах, которые он так любил, слова «что я должен делать?» герой говорил смело, с чувством собственного достоинства и правоты, парень же чувствовал себя дурак дураком. Книжным героем он не хотел быть ни в коем случае: те живут ярко, но недолго, причем умом особым не отличаются. В опасных ситуациях – которые они сами обычно и создают! – их спасает только воля автора и навыки геройствования. Все-таки герой – профессия, где требуется знать и уметь определенные вещи. Иначе не спасет даже автор при всем своем желании. Бывают, правда, дураки-герои, но те живут совсем уж в сказках, и дурость служит им своеобразной броней и искусственным интеллектом, помогающим получить полцарства и принцессу. Тут разговор особый, да и герои ли они? Вокруг настоящего героя всегда возвышаются штабели трупов, и без них он обойтись просто не может. Самое неприятное, что в штабелях этих сложены как враги, так и самые настоящие наши. Так что – ну их, героев.

– Да, собственно, ничего, – пожал плечами Антон Павлович. Он потряс фляжку и, недовольно пробормотав «все вылакал, мог бы и побольше оставить», сам к ней приложился. – Веди обычную жизнь. А когда придет время – скажем, дней через шесть, чтобы не выглядеть слишком торопливыми, – пойдешь на корабль и гордо скажешь «да» контакту плюс озвучишь некоторые наши предложения. Рустем не сомневается в утвердительном ответе. Он прекрасно осведомлен, что человек – существо социальное, что общество, частью которого человек является, все равно на него повлияет, хочет он того или нет. К тому же влиять можно по-разному. Невинная фраза, взгляд, вовремя попавшаяся на глаза книга… Телевизор, в конце концов. Из него прямым текстом кричат, что делать нужно так и никак иначе.

– А Рустем знает, что вы, так сказать, двойной агент? – поинтересовался парень. – И потом, вы сами говорили, что на одном поле срать с ними не сядете, такие они коварные и аморальные.

– Аморальные и коварные, да. Но выводов из этих слов я никаких не делал. Не нужно мне их приписывать, – недовольно поморщился Антон Павлович. – А вот сейчас делаю: невозможность выйти за границы схемы поведения делает их уязвимыми.

– Чего?

– Говорю, нельзя быть лживым постоянно. Лживость, возведенная в ранг достоинства нации, превращается в недостаток, потому что запрещает хоть иногда быть искренним, тем более что искренним быть трудно. Это ограничивает возможности. А впрочем, не бери в голову. – Он улыбнулся так хищно, что Петя помимо воли Рустема пожалел. Бедный, наивный инопланетянин наверняка воображал себя гением коварства, а может, даже таковым и являлся. Однако против выучеников КГБ было ему, как до Луны пешком. Пусть они даже не КГБ, а ФСБ.

– Да, то, что я двойной агент, Рустем не знает и знать ему не обязательно, – предупредил Антон Павлович. – Не надо пугать потенциального клиента. В общем, – Антон Павлович поднялся, завершая разговор, – ты меня понял. Живи как живешь, а инструкции получишь позднее.

– А как же с работой? – поинтересовался Петя. – У меня отгулы завтра кончаются.

Антон Павлович посмотрел на него, как на сумасшедшего:

– Какая тебе сейчас работа? Ты сейчас самая большая ценность страны. Тебя охраняют лучше, чем президента.

Петю это не впечатлило.

– Кушать-то я что буду?

– На довольствии ты, в том числе и денежном.

– А стаж? – продолжал допытываться парень.

– Идет. Ты теперь являешься сотрудником нашего ведомства. Согласись, это лучше, чем разнорабочим на консервном заводе. И зарплата другая. Небольшая, правда, по московским меркам, но все равно больше.

– Сколько? – жадно поинтересовался Петя.

– Тридцатник.

– Ого! – парень замолчал, обдумывая блестящие перспективы.

– Все? Вопросов больше нет?

– А крышу перекроют за казенный счет?

– Перекроют, перекроют, – уже несколько раздраженно ответил Антон Павлович. – Иди уже. – И тут же хлопнул по лбу: – Совсем из головы вылетело! Постой-ка.

Петя, совсем уже собравшийся уходить, с интересом повернулся.

Антон Павлович копался в своей необъятной кожаной сумке и бормотал:

– Где же он у меня был… Был же, помню.

Наконец после нескольких минут поиска на свет появилась помятая коробка. Коробка, несмотря на помятость, была красивая, с изображением серебристого телефона и иностранными надписями. Письмена выглядели до жути загадочно.

– На, это тебе.

– Спасибо. – Петя нерешительно взял подарок.

– Раскрой, раскрой, не стесняйся.

Все еще нерешительно парень раскрыл коробку и вытащил оттуда аппаратик, точно такой же, что и изображенный на боках коробки. Аппарат шириной в ладонь на первый взгляд состоял из одного дисплея и был тонок, как тетрадка в сорок восемь листов.

– Крутая штучка. – Парень покачал невесомую игрушку в руке.

– Спутниковый, – пояснил Антон Павлович. – В вашем медвежьем углу дополнительные вышки сотовой связи поставят еще не скоро, поэтому будем общаться через спутник. Таскай всегда с собой, понял?

– А как… – заикнулся парень.

– Инструкция в коробке. Разберешься, не маленький. А теперь иди. Отдохну в тиши и одиночестве. – И с этими словами и вздохом облегчения Антон Павлович обрушился на ту самую удобную кровать и принял горизонтальные положение.

После пролившегося дождя было зябко и сыро, однако развиднелось, и звезды, пронзительные сентябрьские звезды, стали серебряными. Они глядели на деревню сквозь кроны деревьев и казались светящимися цветами, к ночи распустившимися на ветвях. Это выглядело красиво. Петя, аккуратно спускавшийся по металлическим ступенькам «скорой» с коробкой в руках, замер, глядя в небо, отчего едва не загремел на асфальт.

– Тьфу ты, черт! – Уже более осторожно он спрыгнул вниз и снова задрал голову.

Небо не отпускало. Оно дразнило, звало, обещая разрешить противоречие, мучившее Петю на протяжении всего разговора с Антоном Павловичем. Противоречие это заключалось в том, что – при внешней очевидности – решение порадеть за родную державу являлось ошибкой. И платить за нее пришлось бы немалой ценой. Петя пытался понять, почему это так, но внятного ответа не находил. Мало того, интуиция твердила, что, ошибившись в выборе, можно навсегда погрузиться в яму сожалений без права выбраться наверх. Он не хотел мучиться сожалениями всю жизнь.

Небо смотрело, небо обещало отгадку. Казалось, еще чуть-чуть, и вот оно – понимание. Но ничего не получалось. Наконец Петя плюнул на попытки понять и принялся смотреть в подмигивающую мириадами звезд бездну просто так, потому что красиво. Яркие огоньки теперь, после рассказа Антона Павловича, ассоциировались у него со множеством домов инопланетных рас, разбросанных тут и там и светящих в темноте вакуума теплыми огоньками окон.