Шелби Махёрин - Змей и голубка [litres]

Кто-то постучался в комнату. Нахмурившись, Архиепископ резко обернулся к двери, разметав ало-желтые одежды.

– Войдите!

В комнату заглянул мальчик-паж.

– Прошу прощения, Ваше Высокопреосвященство, но вас ждут на улице.

– Мне это известно , – огрызнулся Архиепископ. – И уже скоро я выйду, чтобы вместе со всеми лицезреть представление. Но прежде я должен завершить дела.

Не обратив внимания на эту отповедь, мальчик подпрыгнул на носках, едва сдерживая нетерпение. Его глаза восторженно горели.

– Но представление вот-вот начнется, господин. Мне… мне велели вас привести. Толпа уже теряет терпение.

Подбородок Архиепископа взволнованно дрогнул. Когда его холодный взгляд наконец обратился ко мне, я красноречиво указала на дверь, благодаря бога за свою удачу.

– Не стоит вам заставлять их ждать.

Архиепископ широко улыбнулся.

– Ты, конечно же, сопроводишь меня.

– Вряд ли это необходимо…

– Вздор. – Он схватил меня за локоть и крепко взял под руку. Я инстинктивно вздрогнула, но вырываться было бесполезно. Мгновение – и Архиепископ уже выволок меня в коридор. – Я обещал Риду, что буду с тобой, и свое обещание я намерен сдержать.

Люди толпились вокруг повозок, раскрасневшись после целого дня прогулок по морозу, – поедали лакомства, сжимали в руках коричневые бумажные пакеты. Архиепископ помахал, завидев их – и тут же замер как вкопанный, увидев разномастную группу исполнителей на ступенях собора.

Не один он был потрясен. Те зеваки, что не угощались макарунами и фундуком, неодобрительно перешептывались. Одно слово звучало громче прочих – снова и снова ветер разносил его тихим шепотом.

Женщины.

Все актеры в этой труппе были женщинами.

И не просто женщинами: пусть они и были разных возрастов, от юных девиц до старух, все держались грациозно, как настоящие мастерицы своего дела. Горделиво-величавые и вместе с тем гибкие, подвижные. Они смотрели на толпу, лукаво улыбаясь, – уже играли роли, хотя представление еще не началось. Самой младшей из актрис я дала бы не больше тринадцати, а она подмигнула мужчине вдвое старше себя. Он чуть не подавился воздушной кукурузой.

Не знаю, чего ждали эти болваны. Труппа все-таки называлась «Древние сестры ».

– Отвратительно. – Архиепископ застыл на вершине лестницы и скривился. – Не должно женщине осквернять себя столь недостойной профессией.

Я фыркнула и высвободила руку. Останавливать меня Архиепископ не стал.

– Я слышала, они весьма талантливы.

В этот миг младшая из актрис заметила нас. Она встретилась взглядом со мной и озорно усмехнулась. Властно взметнув пшеничными волосами, она вскинула руки перед толпой.

– Joyeux Noël à tous [21] С Рождеством всех вас! (фр.) ! Наш почетный гость прибыл! Теперь же, прошу вас, тише, позвольте нам начать представление в его честь!

Люди мгновенно замолкли и в нетерпении обратили взгляды к ней. Актриса помолчала немного, распростерши руки и упиваясь всеобщим вниманием. Для такой юной девочки держалась она на редкость уверенно. Даже Архиепископ, казалось, был заворожен. По ее кивку все прочие актеры запрыгнули в одну из повозок.

– Всем нам известно сказание о Святом Николае, приносителе даров, покровителе детей. – Она медленно развернулась вокруг своей оси, не опуская рук. – Мы знаем, как злобный мясник Пер-Фуэтар заманил в свою лавку неразумных братьев и разрезал их на мелкие кусочки. – Актриса рассекла воздух ладонью, изображая нож. Люди, стоявшие к ней ближе всех, неодобрительно отступили. – Знаем, как Святой Николай пришел на помощь и победил Пер-Фуэтара. Знаем, как он воскресил детей и целыми и невредимыми вернул их домой к семье. – Она склонила голову. – Эту историю мы знаем. И чтим ее. Потому-то мы и собираемся каждый год на празднование в честь Святого Николая. Но сегодня… сегодня мы поведаем вам другую историю. – Актриса умолкла, и снова озорная улыбка коснулась ее губ. – Менее известную, более мрачную, но все же историю о праведнике. Назовем его, пожалуй, Архиепископом.

Архиепископ ощутимо напрягся рядом со мной, когда из повозки вышла женщина в церковном облачении, очень похожем на его собственный наряд. Даже цвета были те же – алый и золотой. Женщина изобразила суровый вид – нахмурила брови, поджала губы.

– Далёко ли, близко ли к нашим краям… – начала юная рассказчица нараспев, – …быть может, чуть ближе, чем кажется вам, обитал паренек: сиротлив, нелюбим – лишь служением Господу жил он одним.

С каждым словом актриса, изображавшая Архиепископа, подступала все ближе и все выше задирала нос, глядя на нас свысока. Настоящий Архиепископ стоял неподвижно, будто окаменел. Я осмелилась взглянуть на него. Он неотрывно смотрел на юную рассказчицу и заметно побледнел. Я нахмурилась.

Притворный Архиепископ зажег спичку и поднес к глазам, наблюдая за огнем и дымом с пугающим восторгом. Рассказчица понизила тон и заговорила картинным шепотом:

– …И с верой, что в сердце пылала огнем, преследовал нечисть и ночью, и днем, чтоб сжечь на костре за грехи-злодеянья… за магию было таким наказанье.

Недоброе предчувствие вернулось с десятикратной силой. Что-то явно было неладно.

Зрители отвлеклись от представления, заслышав волнения в другом конце улицы – впереди показались шассеры. Рид ехал впереди, а сразу за ним – Жан-Люк. Когда они подъехали ближе, я разглядела в их лицах одну и ту же тревогу, но повозки и зрители преграждали им путь. Шассеры быстро спешились, и я хотела пойти к ним, но Архиепископ поймал меня за локоть.

– Стой.

– Что?

Он покачал головой, все так же не сводя глаз с лица рассказчицы.

– Держись рядом со мной. – Волнение в голосе Архиепископа заставило меня застыть на месте и встревожиться еще больше. Он так и не выпустил моей руки, сжимая ее липкой холодной ладонью. – Что бы ни случилось, не отходи от меня. Ты поняла?

Что-то определенно было очень и очень неладно.

Притворный Архиепископ вскинул кулак:

– Ворожеи не смейте в живых оставлять!

Рассказчица наклонилась к зрителям, лукаво сверкая глазами, и приложила ладонь ко рту, будто раскрывая нам секрет:

– Но забыл он, что Бог заповедал прощать. Потому-то коварной злодейкой-Судьбой уготован безумцу был жребий иной.

Высокая и изящная темнокожая актриса следующей выскользнула из повозки. Развевая черными одеждами, она обошла вокруг притворного Архиепископа, но он ее не замечал. Настоящий Архиепископ еще крепче вцепился в меня.

– Красавица-ведьма под ложной личиной во грех вовлекла его, ныне мужчину. – Из повозки выпрыгнула третья актриса в великолепном белом одеянии. Она вскрикнула, и притворный Архиепископ бросился к ней.