Шелби Махёрин - Змей и голубка [litres]

– Мне убить его? Тебя это порадует?

Архиепископ встретился со мной взглядом, но в остальном даже не пошевелился. Он ждал, а я уставилась на него. Когда-то я желала этому человеку огненной, мучительной смерти во всех возможных ее видах. Он заслужил это. За всех ведьм, которых он сжег. За Флер. За Вивьен. За Розамунд и Сашу, за Вьеру и Женевьеву.

И вот сейчас Моргана хочет вручить мне его смерть на блюдечке, но…

– Нет.

Архиепископ округлил глаза, а на лице Морганы медленно расплылась недобрая улыбка. Будто она ожидала, что я отвечу именно так. Будто она была кошкой, заприметившей особенно сочную мышь.

– Как любопытно. Недавно ты говорила мне о терпимости, Луиза. Прошу… покажи мне. – Красивым жестом она вытащила кляп изо рта Архиепископа, и тот закашлялся. Моргана переводила задорный взгляд от меня к нему. – Спроси его о чем угодно.

Спроси его о чем угодно.

Я промолчала, и она ободрительно похлопала меня по колену.

– Ну же. У тебя ведь есть вопросы, верно? Было бы глупо с твоей стороны не желать узнать больше. Вот он, твой шанс. Другого не будет. Я почту твою просьбу не убивать его, но другие – нет. Он сгорит первым, когда мы вернем себе Бельтерру.

За Моргану остальное сказала ее улыбка: «Но ты к тому времени будешь уже мертва».

Я медленно повернулась к Архиепископу.

Мы с ним никогда прежде не сидели так близко. Никогда прежде я не видела в его глазах зеленые пятнышки, едва различимые веснушки на носу. Мои глаза. Мои веснушки. Сотни вопросов наводнили мой разум. «Почему ты мне не сказал? Почему ты меня не убил? Как ты мог натворить столько ужасов? Как ты мог убивать невинных детей? Матерей, сестер и дочерей?» Но ответы на все это я уже знала, и потому с губ сорвался другой, непрошеный вопрос:

– Ты меня ненавидишь?

Моргана хохотнула и хлопнула в ладоши.

– О, Луиза! Ты пока не готова услышать ответ на этот вопрос, дорогая. Но все же ты его услышишь. – Она ткнула пальцем в порез на щеке Архиепископа. Вздрогнув, он отпрянул. – Отвечай.

Наблюдая за каждым чувством, которое отражалось на лице Архиепископа, я ждала, когда он заговорит. Твердила себе, что мне это неважно – возможно, так и было, ведь война, которая бушевала в его глазах, была и моей войной. Я его ненавидела. Я хотела, чтобы он ответил за свои ужасные преступления, за свою ненависть, за все зло, которое совершил, – и все же крохотная частичка моей души, заложенная во мне с рождения, не могла желать зла ему.

Архиепископ зашевелил губами, но не издал ни звука. Зная, что не стоит, я все равно наклонилась ближе, и он зашептал – как будто что-то цитировал. Священный стих. У меня упало сердце.

– «Когда ты войдешь в землю, которую дает тебе Господь Бог твой, – выдохнул он, – тогда не научись делать мерзости, какие делали народы сии. Не должен находиться у тебя проводящий сына своего или дочь свою чрез огонь, прорицатель, гадатель, чародей и… И ворожея».

Архиепископ поднял голову и посмотрел мне в глаза. В его взгляде ярко пылали стыд и сожаление.

– «Ибо мерзок пред Господом всякий, делающий это, и за сии-то мерзости Господь Бог твой изгоняет их от лица твоего».

Я ощутила, как подступают слезы. Моргана хохотала.

«Разумеется, я не люблю тебя, Луиза. Ты – дочь моего врага. Ты была зачата ради высшей цели, и любовью эту цель я отравлять не стану».

«Мерзость». «Господь Бог изгоняет тебя от лица моего».

«Ты мне не жена».

– «Но, – продолжил Архиепископ, и голос его стал жестче, решимее, – если же кто о своих и особенно о домашних не печется, тот отрекся от веры и хуже неверного».

По моей щеке скатилась слеза. Увидев это, Моргана засмеялась еще пуще.

– Как трогательно. Похоже, все они неверные, правда, Луиза? Сначала твой муж, теперь и отец. Они оба принесли тебе только сердечную боль. Где же та терпимость, о которой ты говорила?

Моргана примолкла, явно ожидая ответа от кого-то из нас. Но мы промолчали, и она встала, разочарованная.

– Я удивлена, Луиза. Я ждала от тебя более яростной борьбы.

– Я не стану молить ни о его любви, ни о его жизни.

Она фыркнула.

– Речь не о нем, а о твоем драгоценном охотнике.

Я нахмурилась. Внутренний голос подсказывал: я забыла о чем-то важном. Упустила это. Не могла вспомнить.

– Я… Я не ждала, что он пойдет за мной, если ты об этом.

Ее глаза коварно заблестели.

– Не об этом.

Смутное ощущение снова напомнило о себе, на этот раз настойчивее.

– Тогда о чем?..

Кровь отлила от моего лица. Рид.

Забытые слова Морганы приплыли ко мне сквозь тяжелый туман мыслей. Погрузившись в пучину боли, гнева, безысходности и отчаяния, я не задумывалась над их значением прежде.

«Лионы проклянут тот день, когда они захватили нашу землю. Их народ будет корчиться и биться в муках на костре, а король и его выродки захлебнутся твоей кровью. Твой муж захлебнется твоей кровью».

Но это значит…

– Знаю, я обещала, что позволю тебе самой поджечь его костер, – ворвался в мои мысли певучий голос Морганы. – Но боюсь, не выйдет. В венах твоего мужа течет королевская кровь.

Нет. Я закрыла глаза, думая о дыхании, но тут же распахнула их – тьма мгновенно закружилась передо мной. Силой воли – нет, силой отчаяния – я заставила свои бесполезные руки и ноги повиноваться. Они протестующе задрожали, когда я упала вперед, прямо в распростертые руки Морганы, туда, где я надеялась заполучить кольцо…

Она поймала меня и прижала к груди, заключив в омерзительные объятия.

– Не печалься, дорогая. Скоро ты с ним снова встретишься.

Она взмахнула рукой, и все почернело.

Когда солнце вышло из зенита, Мадам Лабелль указала наверх.

– Шато ле Блан вон там. – Мы посмотрели на гору, которая высилась вдалеке, возможно в двух часах ходу. – Мы должны прибыть ко времени пиршества.

Пришлось поверить ей на слово – больше никто не видел вокруг ничего, кроме деревьев. Бо ворчливо подметил это, и мадам Лабелль пожала плечами и грациозно присела на пень, сложив руки на коленях.

– Боюсь, таково колдовство Шато. Лишь Белая дама способна увидеть его прежде, чем пересечет границу чар. – Увидев недоумение на лице Бо, она добавила: – Я имею в виду мост, разумеется.

Бо открыл рот, чтобы ей ответить, но я перестал слушать и пошел к краю нашего тайного лагеря. В лесу едва слышный запах колдовства был повсюду. Но здесь, в смеси с ароматами соли и деревьев, он был не таким едким. Будто именно здесь ему было самое место. Я закрыл глаза и глубоко вдохнул. Вдалеке о берег бились волны. И хотя я никогда прежде не бывал здесь, все вокруг казалось знакомым… все напоминало о Лу.

Сама ее сущность отражалась во всем – в солнечном свете, что сочился меж крон сосен, в ручье, который, несмотря на мороз, журчал рядом. Даже ветер, казалось, танцевал. Кружась, он навевал мне в ноздри аромат Лу, успокаивая мой растревоженный разум, точно бальзам.