Альвдис Рутиэн - Между [litres]

Отсветы силы всех троих плясали по подземелью, словно нечисть в Самайн. Могущества, вложенного сейчас, хватило бы, чтобы уничтожить город или воскресить мертвеца… но не на заклятье, чуждое Прайдену.

Друст казался спящим беспокойным сном… он уже не выглядел умирающим – но и живым не был.

Рианнон отвернулась, смахнула слезы отчаянья с ресниц. Белая Королева не хотела признавать поражения.

– И что теперь? – голос Марха был бесстрастен.

– Отпусти его, – покачал рогатой головой Араун. – Ты видишь: мы бессильны. Мы когда-то не смогли исцелить Врана от ничтожной раны в бедро… а Друсту не сравниться с Верховным Королем.

Марх молча покачал головой.

– Отпусти, – срывающимся голосом сказала Рианнон. – Он уйдет со мной. Будет жить у меня. Увидится с матерью. Станет тенью приходить к тебе. Это не потеря, Марх. Он всё равно будет рядом с тобой, ты лишишься только наследника для людей – но он ведь…

– Нет! Друст будет жить!

– Зачем? Ты истязаешь его и мучаешь себя…

– Он останется в живых! – каменные плиты отражают рык короля.

– Как? – горько спрашивает Араун. – Мы сделали всё, что могли. Больше, чем могли.

– Вы – да. Но не я.

Голос Рианнон звучит укоризной:

– Это пустое упрямство, сын мой…

– Убирайтесь! Если не можете спасти его – уходите прочь!

И переливчатое мерцание силы меркнет.

В темноте только Марх и бесчувственный Друст.

Помогите моему мальчику, прошу вас.

Прошу всех, кто слышит.

Я не зову могущественных. Не зову сильнейших.

С этой бедой не сладить силой. Я зову тех, кто хочет помочь.

Хитроумные заклятья не смогли сделать ничего. Разум здесь бессилен так же, как и магия.

Последняя наша надежда – на доброе сердце. На теплое желание помочь.

Там где сдаются великие, приходит черед малых.

Где сдается мудрость, приходит черед безумия…

– Давай-ка отнесем его на солнышко, – сказал Колл, идя по галерее кургана, будто тот был его собственным двором.

За свинопасом вперевалочку шла полная немолодая женщина в белом платье, и Марх не сразу понял, что это Хен Вен решила сменить обличье на человеческое.

– Вы?! Я должен был сообразить сразу…

– На воздух его, на воздух, – кивнула Хен Вен. – Мальчику душно здесь. Ишь, заклятий-то сколько… и как вы весь курган ими не разворотили.

Она хмыкнула – почти как хрюкнула.

Марх и Колл взяли Друста – один за голову, другой за ноги – посмотрели друг другу в глаза и… легко и мягко миновали грань миров.

Корнуолл. Утро. Менгир на холме. В низине – хижина Колла.

– Отнесем туда?

– Нет, положите здесь, – возразила Хен Вен.

Она не меняла обличья.

– Что ты делаешь? – изумился Марх. – Тебе же нельзя в мире людей быть…

– Это уже неважно, – мягко улыбнулась она. И хозяйским тоном велела королю: – Сбегай вниз, принеси воды. Мальчик захочет пить, когда очнется.

Марх со всех ног помчался к дому.

Король прибежал назад очень быстро, но Хен Вен, видно, уже успела сделать то, что не под силу оказалось Властителям Аннуина. Друст полулежал на коленях у Колла, глаза юноши были открыты, взгляд – ясен, и только по закушенной губе было видно, какую сильную боль он терпит.

– Ддя… дя… – выдохнул Друст.

– Жив!

Тот снова закусил губу и чуть опустил веки, что означало согласие.

Марх налил воды к долбленую чашу, поднес к губам племянника.

– Пей.

Друст выпил половину и откинулся назад: даже простой глоток был для него сейчас слишком трудным делом.

Неподалеку в траве свернулась калачиком Хен Вен – всё еще в человечьем облике. Марх подошел к ней, хотел сказать, как это опасно – играть обликами в мире людей, тронул за плечо…

Мертвое тело упало спиной в траву.

– Ка-ак?!

– А как ты думал? – нахмурился Колл. – Она отдала свою жизнь ему. Он был хорошим свинопасом когда-то… она отблагодарила.

Марх молчал. Хен Вен за Друста… король со стыдом понимал, что эта жертва его более чем устраивает.

– Она много потрудилась для мира людей, – проговорил Свинопас. – Теперь отдохнет в Аннуине век-другой. Потом посмотрим.

– Дя…дя… – снова заговорил юноша, – послушай…

– Молчи, молчи! Тебе надо отдыхать, потом поговорим.

– Нет… – он с трудом выталкивал из себя слова. – Рану не вылечить… не здесь… мне надо в Ирландию…

– Что?! Ты сошел с ума?!

– Да… Я всегда был… сумасшедшим. Когда пошел к Гвидиону… особенно…

– Друст, тебя там убьют!

– Нет… послушай… отправь меня в ладье… по морю… наугад… может быть… мне надо западнее Эрина… там острова… чародеев… море вынесет…

Король уверился, что у племянника – бред и спорить не о чем.

– В замок, – приказал он Коллу.

– Нет, – возразил старый Свинопас. – Мальчик прав. Жертвы Хен Вен оказалось недостаточно. И никто лучше Друста не знает, как исцелить его рану.

– Колл, мальчик бредит, но ты-то! Ты хочешь, чтобы я своими руками отдал его Манавидану на расправу?! Мне мало смерти Ирба?!

– Дядя… я здесь долго не… проживу…

– Вот именно, – прорычал Колл. – Если ты не отправишь его по морю – он наверняка умрет здесь.

– А там…

– А в море или в Ирландии он рискует тем же. В Ворруд Манавидан не сунется, так что худшее, что грозит Друсту – тенью придти к Рианнон. Смерть его ждет везде – но за морем есть надежда выжить.

Марх покачал головой:

– Это безумие.

Колл хмыкнул:

– Не большее, чем отправлять юнца побеждать Гвидиона.

Ладья. Всё готово… хотя что там готовить? Запас пресной воды, несколько лепешек и твоя арфа.

Слишком мало, чтобы выжить.

Чтобы уповать на чудо – в самый раз.

Я несу тебя на руках. Ты такой легкий… еще мальчишка, в сущности.

Что я делаю?! Это безумие – отдать тебя на волю волн. Это медленная смерть…

Я сошел с ума. Я слушаюсь твоего бреда. Так же нельзя!

Но именно так и надо.

На тебе туника из шерсти Хен Вен. И золотой волос в ней. Ты ослушался меня, дерзкий юнец.

Какое это имеет значение – теперь? Но всё же я провожу пальцем по волосу, с укоризной смотрю на тебя. Будто нет ничего важнее того нарушения мой воли.

Ты говоришь еле слышно:

– Накажи меня за ослушание, дядя.

Я киваю:

– Когда вернешься – непременно накажу.

Когда вернешься…

Твои губы чуть растягиваются в улыбке. Я улыбаюсь в ответ.

Скалу сдвинуть проще.

…белее молока. Море вокруг меня – белее молока. Я стою в ладье… то есть лежу, но всё равно – стою.

Я оборачиваюсь и вижу: у берега море ярится, и на волне, как на скале, стоит огромный черный жеребец, он бьет копытами в воздухе, и от его яростного ржания осыпаются камни со скал.

Не тревожься, отец. Посмотри, это же так ясно: я вернусь.