Альвдис Рутиэн - Между [litres]

– Он сын Ирба, но не сам Ирб! – всердцах крикнул сенешаль. – Ты переоцениваешь его, а я боюсь настолько доверять внуку Рианнон!

Марх удивленно приподнял бровь:

– Тогда начни с меня? Всё-таки я ее сын.

– Внуки бывают похоже на дедов чаще, чем дети на отцов, – буркнул Динас.

Помолчали.

Марх тихо заговорил:

– Динас, пойми меня. Это его битва – с судьбой, с собой… Если я его отошлю – я его уже признаю проигравшим. И это я стану причиной его поражения.

– Тебе будет легче, если поражение потерпит он сам?

– Не знаю. Не верю.

Снова помолчали.

– Марх, ты совершаешь ошибку. Страшную. Может быть, роковую. Но… поступи ты иначе, ты не был бы Мархом.

Тот невесело усмехнулся. Динас продолжал:

– Хорошо. Я спрошу тебя: ты понимаешь, что сегодняшнее их свидание не было последним?

– Не трави душу.

– Ты понимаешь, что, оставляя его в Тинтагеле, ты даешь согласие на новые – одно, два, десять?

– Замолчи!

– Отошли его, Марх.

– Динас… наверное, я плохой муж. Над такими, как я, смеются… но, проклятье, мне Друст дороже жены! Он переборет чары Манавидана, я уверен! Пусть не сразу… пусть это будет мой позор, но мне сын дороже чести!

– Ты безумец, Марх… Ладно. Слушай меня. Я не знаю, сколько у них свиданий еще будет, но обещаю: их не застанет никто. Даже ты. И еще: я поговорю с Друстом.

– Спасибо.

И опять замолчали. За окнами шумит море.

– А как с королевой? – спросил Динас.

– А ей я помогу, – прищурился король. – У меня есть одна мысль.

– И?

– Через три года ее воля будет свободна. Если за эти три года она меня возненавидит – будет ненавидеть и дальше. Если привыкнет бояться – будет бояться. А если полюбит…

– Но она любит Друста.

– Друг мой, ты отлично знаешь, что любовь бывает разной. Очень разной.

Королева сидела за шитьем. Был светлый осенний вечер, из тех, что похожи на последние подарки природы перед затяжными дождями и мрачной зимой.

Вечер – и еще не темно для шитья.

Закусив губу, Эссилт пыталась не думать о произошедшем ночью. Она даже начала было петь… но все слова спутались.

Видел их Марх или нет? Что это было – ее страхи или правда, которая ужаснее всего?

Шитье чуть успокаивало, но мало.

– Бранвен!

– Что, госпожа моя?

– Он видел нас, он нас убьет…

– Госпожа моя, король не тот, кого стоит бояться. Он добр и мудр.

– Он мужчина. А они все одинаковы.

– Все мужчины людей . А наш король – не совсем человек. И может быть, – добавила дочь Земли, – именно поэтому в нем так много того, что обычно называют человечностью.

Ты боишься меня. Я еще не вошел, а уже ощущаю твой страх.

Я для тебя хуже дикого зверя – в его логово ты вошла бы спокойно. Зверь бы покорился твоим рукам, моя маленькая королева.

Ты предпочла бы зверя мне.

Ты боишься – меня? Нет. Меня ты и не видела никогда. Смотреть – ведь не значит видеть. Перед тобой было лишь зримое воплощение твоего страха, беды, несчастья.

А я? видел ли я тебя хоть раз?

Не знаю. Но хочу увидеть.

Не сегодня, не сейчас. Когда-нибудь. Когда ты, наконец, покажешься мне.

Настоящая Эссилт, которую сулил мне Бендигейд Вран.

Король отворил дверь, петли скрипнули – и Эссилт вздрогнула, обернувшись.

При виде мужа она сжалась.

– Моя королева, – спокойно и ласково произнес Марх.

«Пусть поймет, что я не собираюсь разрывать ее на куски прямо сейчас».

– Да, государь? – она отложила шитье, подошла, поклонилась.

«Хорошо держится. Почти скрыла страх. На лице – маска учтивости. Умница».

– Присядем, моя королева. Я пришел предупредить тебя…

– Что случилось?

– Ничего. Ни-че-го не случилось, Эссилт. Ты меня поняла?

– Нет…

«Лжешь. Хорошо лжешь. Я же слышу, что у тебя отлегло от сердца».

– Моя королева, тебе известно, что такое за́мок. Здесь за каждым твоим (да и за каждым моим) шагом следят десятки глаз. И не все эти глаза добрые. Есть те, кто невзлюбил тебя – просто потому, что ты моя жена. Есть те, кто будет искать твои ошибки. Кто создаст твою вину из ничего.

– Что же делать, государь?

– Жить. Жить, как ты живешь. Но помнить про соглядатаев, жадных до твоей вины – лучше подлинной, но и вымышленная сгодится. Ты меня хорошо поняла? – с нажимом спросил он.

– К-кажется, д-да… – пролепетала Эссилт, не веря своим ушам.

– И вот еще что. Помни: любое произнесенное слово может обернуться бедой. Поменьше говори, моя королева. А уж если с тобой случится такое, что лучше скрыть, – молчи. Запомни: здесь признание равносильно гибели. У тебя… у нас с тобой больше врагов, чем нам хотелось бы. Больше, чем тебе известно. И не все из них – люди.

– Государь…

– Эссилт, – он сжал ее руку, – я вправе гневаться и карать. Я мог бы требовать и приказывать. Но я прошу, только прошу: молчи.

Она подняла на него глаза, расширенные от ужаса? изумления? благодарности?

– Мой коро… – прошептала она, готовая броситься ему в ноги и молить о прощении.

Он сжал ее локоть, а палец другой руки приложил к ее губам:

– Молчи. Ни слова. Никогда и никому. Ты – королева Корнуолла. Подумай – не о себе и не обо мне. Подумай об этой земле. О нашей стране.

Королева медленно опустила веки в знак согласия.

Друст шел к себе, но неожиданно обнаружил, что пришел к покою сенешаля. Доселе аннуинский Тинтагел слушался сына Ирба, и посему сейчас Друст предпочел не спорить с замком. Тем более, что Тинтагел так хорошо помогает им с Эссилт…

Раз приглашают – зайдем.

– Ты звал меня, Динас?

– Звал, Друст. Как тебе шутки замка?

– Ты звал меня за этим?

– Отчасти – да. Представь себе: ты увлекаешь королеву на свидание, за тобой следит Андред – и вдруг путается в знакомых коридорах.

– Ты знаешь?!

– Не я один.

– А кто… еще?

– К примеру, тот же Андред.

– И… всё? Или?

– Дело не в том, кто и что знает, Друст. Она – жена твоего отца.

– Марх мне не отец! Скорее я Колла назову отцом, это он вырастил меня.

– Вот ты как заговорил… Хорошо, Марх не отец. Но он – твой король. И твой долг…

– Долг, долг! Я хочу быть собой, просто собой, а не воплощенным долгом! Я люблю Эссилт, и она любит меня. И мне нет дела до долга!

– Друст, опомнись. Еще недавно ты был готов умереть за Корнуолл.

– Умереть. Прекрасно. Теперь меня можно попрекать и этим. Так вот: умереть в бою я готов и сейчас. Но Эссилт мне – больше чем жизнь. Король волен казнить меня – но пока я жив, Эссилт – моя.

На следующий вечер Марх вошел в покои королевы, ведя за собой певца.

Эссилт приветствовала их поклоном.

– Это славный бард, – сказал король. – Он изрядно порадовал сегодня песнями моих эрлов, но эти сказания не очень-то приятны для женского слуха. Я просил его спеть для тебя. Пока он настраивает арфу, можешь послать за своими дамами – если пожелаешь, конечно.